zebra-tv.ru/novosti/chetvertaya-rubrika/chto-my-vidim-na-etoy-interesnoy-kartinke-/

«Что мы видим на этой интересной картинке?»

Как писателей Константина Паустовского и Аркадия Гайдара чуть не обокрали в поезде под Владимиром
Дмитрий Артюх 18 августа 2013, 13:31

Читая удивительные по красоте мещерские рассказы Константина Паустовского и восхищаясь от слова писателя и его повествования, сожалеешь, что все это написано про Рязанскую область, а не про нашу, Владимирскую. Хотя, наверняка, судьба могла бы забросить путешественника Паустовского не в Солотчу под Рязанью, где он прожил много летних месяцев, а скажем в какое-нибудь глухое и красивое село Гусь-Хрустального района, как Александра Солженицына.

87741679_paustovskiy_33.jpg

Нашей области автор «Телеграммы», «Повести о жизни», «Золотой розы» не посвятил ни одного произведения. Тем не менее упоминания о владимирской земле можно встретить на страницах его книг.

b10395^01.jpg

В 1914 году после начала Первой Мировой войны Паустовский стал работать на тыловом санитарном поезде. Из Москвы он развозил раненных в тыл страны. Именно тогда писатель, по его словам, навсегда полюбил среднюю Россию, ее города и деревни. Привозил солдат санитар Паустовский и во владимирские госпиталя. Было это, судя по всему, весной 1915 года.

В «Повести о жизни» он пишет: «Весна цвела над Россией. Весна цвела над Владимиром-на-Клязьме, над Тамбовом, над Тверью, куда мы привозили раненых. С каждым новым рейсом мы замечали, что раненые становились все молчаливее, жестче».

Время пребывания санитаров в том или ином городе могло занимать достаточно продолжительное время. Наверняка, романтик Паустовский не преминул воспользоваться свободной минутой и не осмотреть владимирские достопримечательности. В любом случае, Владимир-на-Клязьме ему запомнился и он иногда вспоминает о нем. В той же «Повести о жизни», рассказывая о своем путешествии в жаркую Грузию, Армению и Азербайджан в 1923 году, где порой страдал от страшной жажды, он пишет:

«Я с тоской читал на товарных вагонах надписи: «Осмотрен в депо станции Тверь» или «Осмотрен в депо станции Владимир».

Там, в Твери и Владимире, в запущенных городских садах, может быть, сейчас идет даже дождь, настоящий спокойный дождь, и ему никто не мешает шуметь, стучать по листьям, увлажнять рыхлые клумбы с петунией и сбегать ленивыми ручейками в реку Клязьму, что издавна славилась своей прозрачной водой».

b34792.jpg

В 1930-х годах Паустовский разведал путь в рязанскую Мещеру, где поселился в селе Солотча, известном ныне своими санаториями, загородной недвижимостью «крутых» москвичей и безумными ценами на землю. Там, среди лесов, рек, озер нашел он «самое большое, простое и бесхитростное счастье».

О первой своей поездке под Солотчу Паустовский пишет в повести «Мещерская сторона». Из книги следует, что ехал писатель из Москвы, через Владимир, где сел на поезд тумской железной дороги, «Манчжурки», как ее называли раньше, и минуя Улыбышево, Головино, Комиссаровку, Гусь-Хрустальный, Курлово, прибыл на станцию Тума, где пересел на узкоколейку до Рязани.

820904.jpg

«Впервые я попал в Мещёрский край с севера, из Владимира. За Гусем-Хрустальным, на тихой станции Тума, я пересел на поезд узкоколейки. Это был поезд времен Стефенсона. Паровоз, похожий на самовар, свистел детским фальцетом. У паровоза было обидное прозвище: "мерин". Он и вправду был похож на старого мерина. На закруглениях он кряхтел и останавливался. Пассажиры выходили покурить».

Gaiydar_1copy.jpg

К писателю в Солотчу часто приезжали друзья: Аркадий Гайдар, Рувим Фраерман и другие. Однажды с Паустовским и Гайдаром произошел занятный случай. Когда друзья возвращались из Мещеры по «Манчжурке» на том же поезде, курсирующим между Тумой и Владимиром, им довелось познакомиться с владимирскими ворами, орудующими в поездах.

Об этой истории Паустовский рассказывает в «Повести о жизни» в главе «Живые языки». Писатель рассказывает как в начале XX века в киевской гимназии детей учили французскому языку. Учитель Сэрму развешивал в классе олеографии с изображениями поселян в соломенных шляпах, котят или мебели. Он указкой показывал на одну из них и спрашивал учеников громовым голосом: «Что видим мы на этой интересной картинке?». Ответ требовалось дать на французском.

19.jpg

ib1.jpg

Гуляя под Солотчей, выяснилось, что Гайдара в гимназии языкам учили точно по такой же методике. Друзей это так развеселило, что несколько дней они общались только по методу учителя Сэрму: «-Что мы видим на этой картинке? - неожиданно спрашивал по-французски Гайдар во время наших скитаний и тут же сам себе отвечал: - Мы видим негостеприимную деревню, покидаемую бедными путниками. Мы видим поселян, не пожелавших обменять путникам три яйца на горсть табаку».

И вот друзья возвращались на поезде в Москву через Владимир.

"Когда мы возвращались в Москву по пустынной железнодорожной ветке от станции Тума до Владимира, Гайдар разбудил меня ночью и спросил: - Что мы видим на этой интересной картинке? - Я ничего не видел, потому что свеча в фонаре сильно мигала и по вагону бегали тени. - Мы видим, - объяснил Гайдар,- одного железнодорожного вора, который вытаскивает из корзинки у почтенной старушки пару теплых русских сапог, называемых валенками. Сказав это, Гайдар - огромный и добродушный – соскочил со второй полки, схватил за шиворот юркого человека в клетчатой кепке, отобрал у него валенки и сказал: - Выйди вон! И чтобы я тебя больше не встречал в жизни! Испуганный вор выскочил на площадку и спрыгнул на ходу с поезда. Это было, пожалуй, единственное практическое применение метода господина Сэрму".

paustovski.jpg

Некоторые жители рязанских деревень Спас-Клепиковского района, ставшие героями рассказов Паустовского, тоже связаны с владимирской землей. Внук бабки Гани из деревни Окоемово из рассказа «Стекольный мастер» работает в Гусь-Хрустальном на стекольном заводе. Каждую осень он приезжал к бабке в отпуск и привозил ей в подарок стеклянные стаканы, самовары, туфельки и цветы. В своем завещании бабка отписала внуку дом, а стеклянные сувениры, сделанные на гусевском заводе передает в школьный музей.

«Я, Агафья Семеновна Ветрова, жительница села Окоемова, сообщаю сельскому Совету, что в случае моей смерти домишко мой со всем обзаведением оставляю внуку Василию Ветрову, стекольному мастеру, а бес-Ценные (так в завещании, - Ред.) стеклянные вещи, сделанные для забавы, прошу забрать в школу для ребят. Пусть видят, какие чудеса может человек совершить, ежели у него золотые руки. А то наши мужики только и знают, что пахать, да скородить, да косить, а этого для человека мало. Он обязан знать еще и какое ни на есть мастерство.

Внук мой – такой мастер, что только землю и небо не сделает, а вес прочее может отлить из стекла красоты замечательной. Вася мой – не женатый, не пьющий. Боязно мне, что не окажется ему в жизни дороги. По этому случаю низко прошу нашу власть не оставить его заботой, чтобы дар, даденный ему с малолетства, не пропал, а большал и большал, А потому сообщаю, что внук мой придумал сделать из тяжелого стекла некоторую вещь, – называется она по-городскому рояль, а у нас в селе ее сроду не видывали и не слыхали. Это самое мечтание он изложил мне, и чуть что лишится его, то может быть беда. Поэтому прошу: помогите ему, чем можете. А собаку Жека пусть заберет аптекарь, Иван Егорыч, он к зверям ласковый.

Остаюсь при сем вдова Агафья Ветрова».

nikitin_serg.jpg

Паустовского жизнь сводила с уроженцами Владимирской земли. Известный владимирский писатель Сергей Никитин учился в 1940-х годах в московском Литературном институте и посещал семинары Паустовского. Известно, что автор «Телеграммы» высоко ценил литературные способности своего ученика. Вдова Никитина — Клара Михайловна вспоминает, что однажды Паустовский высказался в том духе, что «появился Сергей Никитин — теперь мне можно спокойно умирать».

Другой наш земляк, уроженец Владимира, герой Советского Союза, конструктор, создатель турбореактивного двигателя для Ту-104 Александр Микулин спасал Паустовского от приступов бронхиальной астмы.

12.jpg

Микулин, кроме авиационных двигателей, конструировал и медицинские аппараты, в частности он придумал и создал свой гидроионизатор, который помогал астматикам.

Друг Паустовского - Александр Лесс - узнав про это в 1958 году нашел Микулина и спросил его: может ли он чем-то помочь сильно страдающему от астмы писателю, живущему тогда в городе Тарусе Калужской области.

mpkg0001.jpg

«С удовольствием! ответил Микулин не задумываясь. Я люблю его книги и сделаю для него ионизатор специально...

О разговоре с Микулиным я написал Константину Георгиевичу, он заинтересовался моим предложением и обратился с письмом к академику. Неделю спустя мне позвонил Александр Александрович. Ионизатор готов, сказал он. В ближайшее воскресенье мы можем поехать к Паустовскому...

В то время Константин Георгиевич писал четвертую книгу своей автобиографической повести. Работал он обычно в крохотном домике-беседке в укромном уголке сада. Здесь было прохладно и тихо. Большие открытые окна с легкими занавесками, скромная обстановка диван, письменный стол, на нем пишущая машинка, рукописи, письма все это сразу настраивало на рабочий лад.

Когда Паустовский узнал о нашем приезде, он поспешил навстречу. Загорелый, в белой рубашке с короткими рукавами и в серо-зеленых хлопчатобумажных брюках, Константин Георгиевич быстро сумел создать атмосферу радушия, простоты, гостеприимства.

IMG_0837.JPG

Микулин подарил Паустовскому ионизатор, подробно объяснил, как им пользоваться, и продемонстрировал приемы дыхания с его помощью. Импровизированная лекция Микулина заинтересовала Константина Георгиевича, и он слушал ее, как мне показалось, с большим вниманием. За обедом Паустовский и Микулин много говорили, шутили, смеялись. Оказалось, что они учились в одной гимназии в Киеве и теперь с удовольствием вспоминали своих преподавателей и далекие гимназические годы...

Через два месяца, 21 августа 1958 года, я получил письмо от Паустовского.

Он писал:

«Не знаете ли Вы, где сейчас Микулин? Я хочу ему написать. Боюсь пока окончательно утверждать, но после ионизатора мне стало настолько легче, что я уже хожу, гребу на Оке и даже ловлю рыбу. Приступы стали реже и слабее. В общем, я постепенно оживаю....», - пишет Александр Лесс.

После этого письма Паустовский прожил 10 лет.