Долги и имя - Дед Иван

Илья Поляков:
Писатель
Илья_Поляков
Мои друзья рассказали обрывки преданий, пока еще сохраняемых в их семье. Мне показалось, что эти истории очень типичны для эпохи и города
ИСТОРИИ 18 августа 2016, 16:31 10 7751

Не знаю почему, но мне ни разу не понравились книги, изданные во Владимире. Речь не про авторов, чьи произведения связаны с нашей землей - Воронина и Столетова, например, читать интересно и нужно, но их книги выходили не в городском издательстве. Местные же авторы, на мой субъективный взгляд, на редкость унылы. Но это, повторяю, мое мнение.

Возможно, стоит покопать в критериях выборщиков, дающих зеленый свет авторам. Не увязавшись как-то раз с литературой, они подсознательно типографски пакуют то, что тешит их самолюбие и не ранит его.

Как-то раз мне попалась серия, в очерковом формате рассказывающая о некоторых древних городах Владимирщины. Качественная полиграфия подкупала, аннотация настораживала. Я решился и попытался прочесть. Потом понял, что достаточно просмотра по диагонали всей подборки — очерки были мучительны, а вот картинки хороши.

Единственное приятное исключение с текстовой точки зрения носило название «Город Св. Георгия: Юрьев-Польский в старой открытке». Автором очерков значилась Мозгова Галина Глебовна. Выяснилось, что мы даже как-то сталкивались — работали незадолго до того в одной конторе.

Я слышал о ее увлечении старой фотографией и составлении семейных альбомов фамилий, давно сошедших на нет. Но только после прочтения книги, напоминающей комикс о Юрьев-Польском, осознал, насколько мне близко и понятно ее хобби.

Ученые по одному кусочку челюсти или обломку теменной части черепа восстанавливают облик целой ветви человечества. Тут же задача куда проще: в истории одного человека рассмотреть людей.

Мои друзья рассказали историю своего предка. Точнее, обрывки преданий, пока еще сохраняемых в их семье. Мне показалось, что эти истории очень типичны для эпохи и города. Мне показалось, что мы еще успеем их озвучить.

9.jpg

В его анкетах значилось: Савельев Иван Иванович, 1910 г.р.

Он родился во Владимире, воспитывался у приемных родителей из мещанского сословия — фамилия досталась от них. Он был бастард, отданный на воспитание бездетным мещанам в годах, владевших продуктовой лавкой.

Молчаливо считалось, что роду он дворянского. Ежемесячно приемные родители получали какую-то сумму на содержание. Судя по воспоминаниям, очень неплохую по тем временам. У него даже была нянька из крестьянок, приехавшая в город на заработки — в деревне под Владимиром у той остались муж на хозяйстве и куча ребятишек. Были и репетиторы — позднее Иван успел даже поучиться один класс в гимназии, прежде чем они исчезли, как и Империя, надзиравшая их.

Время от времени Ваню наряжали и водили к парку Пушкина, где сажали на скамеечку. На самый край. С другого края садилась женщина. И, посидев немного молча, уходила. Такие свидания случались регулярно. Ваня помнил очертания фигуры и странное непонимание происходящего, но лица припомнить не мог. Только отчетливое ощущение, что одежда дорогая да вуаль на шляпке. А может, это так ему говорили те, кого он звал мама и папа.

5.jpg

С революцией все пошло как-то иначе. Навсегда прекратились странные свидания в сквере у парка, а у мещан Савельевых отобрали дело и нижний каменный этаж их домика, что стоял на улице со смешным названием Верхние Ямки, — по тем временам, считай, окраина — куда подселили семью из деревни. Деревянный верх остался за старыми хозяевами.

1.jpg

Няня, уехавшая в смутные годы в зудевшую деревню, вернулась в девятнадцатом или двадцатом году — тиф выел ее семью под корень. Так она поселилась у Савельевых, посвятив себя их неродному сыну и будущим его дочерям. Иван, как и его дочери позднее, будут звать няню Маней. Она всю жизнь оставалась прижимистой, но ужасно баловавшей детей, спокойной женщиной, мало доверявшей прогрессу и любившей до самозабвения баню. Раз в неделю она ходила в ближайшую городскую, а после садилась у самовара и до седьмого пота гоняла чай с полотенцем (вытирать пот) на плече. С одной порцией заварки. По первости чай шел крепок и темен, но постепенно бледнел. Когда заварка переставала желтить остывающий кипяток, няня давала ему звание брандахлыста и уходила отдыхать.

Всю жизнь эта деревенская баба копила николаевские империалы, складывая их в тряпичную колбаску из старого чулка и всюду таская с собой, страшась ограблений и пожаров. Для капитала в складках юбки изнутри был подшит специальный карман, верой и правдой охранявший золото много лет. Но уже далеко после войны, при глубокой советской власти, бабка купится на зрелище и пойдет смотреть первый городской троллейбус — даже покатается на нем. И там, в восторженной давке, кто-то срежет у нее полотняную колбаску вместе с потайным карманом, аккуратно раскроив в толкучке шов юбки. Это будет страшный удар, от которого Маня так и не оправится.

От Мани останется несколько фотографий, добрые воспоминания и странные рассказы, как в старину от завода наливок мимо дома Савельевых была проложена узкоколейка к ведомственным садам с вишней, откуда вагонетками на лошадиной тяге таскали в сезон спелую ликерную вишню.

3.jpg

Но то будет после. Пока же она воспитывала Ивана, который легко учился немецкому, играл на семиструнной русской гитаре, хорошо рисовал, радовался подвигам челюскинцев и задорно гонял в футбол — числился голкипером.

2.jpg

Сразу после школы в 1928 году он женился и устроился в тогдашнюю монастырскую контору художником. Контора звалась ОГПУ. Так и работал, так и жил. Из достижений того времени родственники позднее вспоминали, что Иван один из первых во Владимире получил разрешение рисовать портреты Ленина.

Родилась первая дочь Ирина. Где-то в 1940 году Иван с женой развелись. Бывшая махнула с ребенком на Сахалин, он остался. Горевать было некогда — вскоре началась война. Его призвали в последний день октября 1941 года.

Воевал недолго. Часть, где Иван числился стрелком, попала в окружение. Дальше плен и лагеря.

Умение рисовать и знание чужого языка спасло его. Он подружился с немцем из охраны, которому малевал небольшие картинки. Тот его подкармливал. А однажды, конвоируя группу военнопленных с Иваном на работу, сказал, что тем надо бежать — завтра по плану расстрел. Обещал палить для вида поверх голов.

Они побежали. Немец слово сдержал. Пули беглецов не задели.

После долгих мытарств Иван попал к своим. Прошел проверку, снова фронт. Воевал честно — получил «За отвагу», «Красную Звезду» и «Славу III степени». Пришел домой. Женился повторно на женщине, много его младше. Через пять лет у них родилась дочь.

Ему повезло — его не отправили в лагеря, как досталось многим бывшим военнопленным той мясорубки. Но война не отпускала его. Он начал пить. И пил здорово. Однажды замерз насмерть.

Жена с маленькой дочкой повторно вышла замуж. Тоже за бывшего военного. Откуда-то из Моршанска.

Дочка Ивана вспоминала, как они приезжали в деревню к отчиму, а там делали мороженое из взбитого молока и сахара. Миску со взбитым мороженым накрывали тарелкой и ставили застывать в ледник, в котором летом водилась масса лягушек. И, прежде чем достать застывшее лакомство, приходилось сгонять скользких земноводных с тарелки.

Много лет спустя дочка Ивана вышла замуж за парня, чей отец когда-то тоже воевал, только с финской компании, незадолго до которой был выпущен Рязанским артиллерийским училищем командиром взвода. У финнов даже попал в окружение, вывел десять человек — отделение. Следующую войну прошел от Москвы через Курскую дугу до Берлина, брал Варшаву, закончил майором. Был ранен, заработал две Звезды и Орден Ленина. Повезло. Получилось уцелеть. Прожил до 1995 года.

4.jpg

И вроде судьбы у двух ветеранов совсем разные. Только меня не покидает ощущение, что не такие уж там и большие отличия. Небольшая арифметическая погрешность, становящаяся с годами все мельче и незначительней.

7.jpg
8.jpg
6.jpg

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции