Ровно 22 года назад в Советском Союзе случился ГКЧП. Ситуация в СССР на тот момент была аховая по всем направлениям — талоны почти на все товары, тотальный дефицит и очень много политического плюрализма. И вот в таких условиях управление страной на себя взял Государственный комитет по чрезвычайному положению во главе с вице-президентом Янаевым. Глава государства Михаил Горбачёв был блокирован на своей даче в Форосе. Сопротивление ГКЧП возглавил Борис Ельцин. В Москву были введены танки. Улицы столицы заполнили сторонники демократии. Это так, если коротко описать ситуацию на одной шестой части суши.
В то время я с группой товарищей занимались тем, что сейчас, пусть и с небольшой натяжкой, назвали бы волонтёрством. Меня и других студентов факультета иностранных языков Владимирского государственного педагогического института (этот вуз канул в Лету) на каникулы привлекли к работе в так называемом интеротряде. То есть в нашу задачу входило помогать группе граждан Швеции и Франции (всего человек 70), которые приехали во Владимир на летние курсы русского языка. Их расквартировали на третьем этаже педовской общаги №1 (сразу за зданием вуза на проспекте Строителей).
Шведы и французы находились во Владимире с конца июля по конец августа. Время проходило очень весело. «Буржуи», как мы их называли, в первой половине дня посещали занятия, а во второй - гуляли по городу. Они не вылезали из ресторанов. Их шокировало, что бутерброд с чёрной икрой может стоить 2 франка или 2 кроны (какова его цена во Франции или Швеции никто из них не знал, так как никогда не рискнул даже поинтересоваться) и что советское игристое ничуть не хуже французского шампанского, только в сто раз дешевле.
Ничего не могу сказать относительно того, насколько вырос их уровень владения русским языком в целом. Зато точно знаю, что в некоторых аспектах великого и могучего они совершили грандиозный прорыв. В общем, время проходило весело.
Так вот. Часов в десять утра 19 августа одна француженка с выпученными глазами как закричит: «У вас государственный переворот!». Она узнала это из новостей какой-то французской радиостанции. Примечательно, что её приёмник до этого дня отказывался работать, а тут вдруг включился.
Телевизора в общежитии не было. Поэтому мы не видели ни «Лебединое озеро», ни трясущихся рук Янаева. Никто не понимал, что происходит.
Французы и шведы искренне переживали за всех своих русских друзей. За несколько дней до этого я подарил свой комсомольский билет шведу по имени Петер. 19 августа он подошёл ко мне и протянул мой билет со словами «чтобы не было проблем». Не скрою, мне очень хотелось его взять, но я не мог позволить себе проявление трусости, назвал Петера дураком и предложил не нервничать (хотя сам был на взводе).
Вечером мы вместе с «буржуями» от руки рисовали листовки с лозунгами типа «Долой КПСС!», «Ельцин — наше всё!» или «Даёшь демократию!». А потом тайком расклеивали их вокруг пединститута.
А потом победила демократия. (Шведские ребята не застали этот момент — они уехали домой вечером 20-го). Французы тут же решили устроить вечеринку. В магазине «Черёмушки» напротив «педа» (сейчас там «Алекс») можно было купить только молдавские коньячные напитки «Флуераш» и «Стругураш». Некоторые даже различали их по вкусу, но большинство нет — и тот, и другой напитки были редкостным «шмурлом» даже для тех времён тотального дефицита. Ну, французы купили бутылок 40. А к напиткам были только коржики. Помните, такие круглые с дырочкой посередине, обсыпанные арахисовой крошкой? Мы взяли этих коржиков столько, что хватило забить ими три таких глубоких зелёных пластиковых тазика (другой тары в общаге не было). В общем, под коржики с «Флуерашем» и «Стругурашем» мы с французами отметили победу демократии в СССР.
И вот сейчас, 22 года спустя, уже нет ни Советского Союза, ни «Флуераша», ни «Стругураша», ни демократии. Понятно, что СССР не вернуть. Без продукции молдавского пищепрома ещё можно очень даже легко прожить. А вот без демократии-то как?! Да и КПСС практически вернулась, правда, под другим именем. Сдаётся мне, что в августе 91-го люди в Москве не ради этого выходили на улицы. Не об этом они думали, сваливая памятник железному Феликсу. И не об этом мы мечтали.
