От костров «инквизиции» до поиска компромисса: тернистая политика властей в отношении владимирских староверов

Наталия Киприянова:
доктор исторических наук
NataliKip
Российские власти по отношению к старообрядцам неоднократно переходили от политики репрессий к определенному либерализму, а затем – снова к давлению. Открытое противостояние показало, что от конфронтации не выигрывал никто
ИСТОРИИ 21 декабря 2020, 19:06 14 7884

В декабре 2020 года отмечается 400 лет со дня рождения протопопа Аввакума – идеолога и духовного вдохновителя старообрядчества.

Владимирский край с его «богомольным Суздалем» был не только одним из центров православия, но и признанным центром староверия. Первые «сыски» раскольников проходили здесь в конце 50-х годов XVII века. Сами противники официальной никонианской церкви раскольниками себя не считали, предпочитая термины «староверы» или «старообрядцы». Раскол затронул не только Церковь – он коснулся всего общества. Больше всего староверов было в Вязниковском, Гороховецком, Суздальском и Шуйском уездах Владимирской губернии, образованной в XVIII веке.

Долгое время позиция государства по отношению к старообрядцам отличалась крайней нетерпимостью. Особенно жестокими были гонения при царевне Софье. При ней были введены пытки для староверов и сожжение их живьем. Открытое противостояние на протяжении многих десятилетий показало, что от подобной конфронтации не выигрывает никто. В оппозиции официальной церкви (и, следовательно, государству) оказались многие представители купечества. Формирующаяся буржуазия постепенно становилась экономически влиятельной силой, и власти приходилось учитывать данное обстоятельство в поисках компромисса.

В период правления Петра I на староверов был возложен двойной денежный оклад. Для «открытия» раскольников было предписано «всем и каждому» ходить на исповедь «повсягодно», а о тех, кто не будет исповедоваться, священнослужители должны были доносить «гражданскому начальству».

9-1VhHZPwC8.jpg

С этого времени учет раскольников становился обязательной функцией официальной церкви. Суздальская духовная консистория постоянно получала донесения из разных городов «о записавшихся в раскол купцах и мещанах с женами». Тем не менее полностью выявить всех староверов было невозможно. По мнению исследователей, «потайных раскольников» было намного больше, чем «записных». Они жили, «переходя по городам и селам». Владимирская консистория два раза в год предоставляла информацию о старообрядцах Владимирской губернии для Святейшего синода. Наиболее значительными среди староверов были два согласия (течения): «приемлющие священство», совершение таинств и треб (так называемые поповцы) и отказавшиеся от священнослужителей (беспоповцы). Во Владимирской губернии преобладали поповцы. Они стремились сохранить древнее православие на основании действующих гражданских законов.

Постоянные гонения со стороны правительства вынуждали староверов консолидироваться, поддерживая друг друга. В условиях «государственного прессинга» старообрядцы не только сохранили свою веру, но и проявили заметную экономическую предприимчивость. Писатель Павел Мельников-Печерский отмечал, что во Владимирской и Ярославской губерниях «то и дело появлялись фабрики, и все раскольничьи». Предприятия, принадлежавшие староверам, представляли собой нечто вроде религиозных общин. Одним из первых подобных заведений стала основанная в 1755 году полотняная «фабрика» шуйского старообрядца Якова Игумнова. Он был исключительно влиятельным в городе человеком. Только этим можно объяснить тот скандальный факт, что в дом этого «записного раскольника» по его просьбе была доставлена из собора чудотворная икона Смоленской Пресвятой Богородицы. Это событие стало предметом разбирательства в консистории.

В начале 60-х годов XVIII века в «потаенном расколе» был заподозрен известный промышленник Аким Мальцов, основатель будущего города Гусь-Хрустальный. Расследование началось по «доношению мастера на хрустальной и стеклянной фабрике» Григория Воробьева, который утверждал, что в доме Мальцова при гусевском заводе «устроена особая молельня с подобающей обстановкой». Во время обыска было «вынуто святых мощей разных частиц с лишком до 60-ти» и более 50 старопечатных книг, которые впоследствии «неведомо почему» были возвращены хозяину. Наиболее серьезным являлось обвинение в том, что предприниматель «принуждал» к старообрядчеству работавших у него на заводе людей, заставляя их «молиться по его, Мальцова, обычаю». Дело тянулось около трех лет, но никаких серьезных последствий не имело – авторитет и деньги промышленника помогли прекратить расследование.

op141W7VieY.jpg

По данным исследователей, значительная часть «капиталистых» крестьян, ставших впоследствии купцами, принадлежала к староверам. В Иванове «столпом раскола» был признан крупнейший в конце XVIII века фабрикант – бывший крепостной Ефим Грачев. Представитель еще одной крупной предпринимательской фамилии – Матвей Гарелин – выделил землю для строительства каменной старообрядческой молельной. В селе Дунилове (Шуйский уезд) известным лидером раскольников на рубеже XVIII – XIX веков был Семен Балин.

Экономическое давление на староверов долгое время оставалось неизменным. Только в 1782 году именным указом от 20 июля Екатерина II освободила старообрядцев от двойного денежного оклада. Отныне они должны были платить «те подати, кои по состоянию каждого на него положены». Затем было запрещено употребление самого наименования «раскольник» – оно официально заменялось словом «старообрядец». Более того, с 80-х годов XVIII века в России стали открывать храмы и монастыри, в которых священникам было дозволено служить «по старым обрядам». Не следует думать, что законодательные акты сразу кардинально изменили взаимоотношения государства и официальной церкви со староверами. На протяжении двух с половиной столетий светская власть неоднократно переходила от политики репрессий к определенному либерализму, а затем – снова к давлению и ущемлению обычных гражданских прав старообрядцев. Позиция официальной церкви была более прямолинейной и менее склонной к компромиссам.

В 1800 году староверы Гороховецкого, Вязниковского и Шуйского уездов подали во Владимирское губернское правление прошение, в котором просили защитить их «от притеснения священнического». Вопреки всем постановлениям и указам священнослужители принуждали старообрядцев «ходить к исповеди», заходили «в домы незваны», «налагали денежные сборы». Староверам запрещали устраивать молельни, наказывали священнослужителей Православной церкви за совершение обряда венчания «записных раскольников» с православными, власти отказывались отводить земли для старообрядческих кладбищ.

Отношение к старообрядчеству со стороны рядового духовенства было далеко не однозначным. Порой служители официальной церкви проявляли лояльность к староверам. Известны случаи, когда они не только венчали старообрядцев, но и фиксировали эти браки «в обысках правоверными». В Гороховце сразу три священника в середине XIX века были обвинены в выдаче «купцам и купчихам неправильных свидетельств о православии».

BbX0xlw6_X0.jpg

Поворотным пунктом в истории старообрядчества стало утверждение Павлом I 27 октября 1800 года так называемого «единоверия». В самом общем плане «единоверие» можно рассматривать как вариант воссоединения части староверов с официальной церковью, в результате чего они получили право совершать богослужения и таинства по старопечатным, дониконовским книгам при условии подчиненности Православной церкви. Таким образом «единоверие» заняло промежуточное положение между православием и старообрядчеством. Казалось бы, все должны быть довольны. Староверам было предоставлено право сохранять свои обычаи и обряды и иметь священнослужителей, подчиняющихся Синоду. Государство получило возможность контролировать часть старообрядцев. Однако присоединение к «единоверию» происходило не так успешно, как этого желали власти: подавляющее число старообрядцев не захотело подчиняться господствующей церкви.

В селе Дунилово Шуйского уезда старообрядцы разделились на сторонников «единоверия» (их лидером стал купец Семен Балин) и тех, кто безусловно стремился сохранить приверженность «старой вере». Власти решили поддержать единоверцев. В 1820 году Владимирская духовная консистория рассматривала вопрос «о дозволении построить в селе Дунилове единоверческую церковь». Первоначально церковь размещалась в бывшей старообрядческой часовне. В 1821 году был открыт единоверческий приход, к которому приписались около 200 бывших старообрядцев не только из Дунилова, но и Шуи, Кохмы, Иваново. На средства московской купчихи Евфимии Каретниковой построили и освятили в 1831 году пятиглавую каменную Успенскую единоверческую церковь. Церковным старостой был избран Семен Балин. Впоследствии единоверческая церковь начала функционировать в селе Иваново. Деньги на ее постройку выделил бывший старообрядец Диодор Бурылин, родоначальник известной династии текстильных фабрикантов. В конце 30-х годов XIX века был открыт Дубасовский единоверческий приход в Судогодском уезде, а в 1854 году – во Мстере Вязниковского уезда.

Присоединение купцов-старообрядцев к синодальной церкви происходило очень медленно. С началом правления Николая I временные послабления староверам прекратились. Старообрядческие церкви стали передаваться единоверцам. С целью искоренения «раскола» правительство распорядилось с 1838 года крестить детей староверов по православному обряду. Родители при этом должны были давать письменное обещание, что не будут препятствовать в воспитании своих детей в православии. Тем не менее отказы в выдаче таких расписок известны в Суздале, Муроме, Коврове, Юрьев-Польском. Религиозное воспитание собственных детей в подобных случаях могло рассматриваться как «совращение в раскол».

Правительство пыталось пресечь любые попытки воздействия на сознание детей со стороны старообрядцев. Государство не стеснялось обременять Православную церковь чисто полицейскими функциями. В 1854 году Владимирский губернатор Владимир Анненков направил епископу Владимирскому и Суздальскому Иустину предписание «тщательно разведывать через местное духовенство, не обучают ли грамоте детей раскольники и раскольницы». Вскоре после этого в консисторию начали поступать сообщения благочинных из Вязников, Коврова, Судогды, Переславля, Гороховца, Покрова, Шуи и села Иваново о мещанах, «состоящих в расколе и обучающих грамоте» детей городских жителей. Доходило до того, что священники ходили «по улицам и подслушивали под окнами, не читают ли где дети вслух». Директор училищ Владимирской губернии сообщал в духовную консисторию «об изгнании из городов и сел самозванцев-учителей невежд раскольников».

Bne8HmRyZLw.jpg

Все перечисленные методы неявного принуждения не давали желаемых результатов. Тогда правительство решило нанести удар по наиболее состоятельной части староверов – купцам. Было объявлено, что с 1 января 1855 года они лишаются права получать торговое свидетельство и вести предпринимательскую деятельность. Это распоряжение произвело громадный переполох среди старообрядцев-промышленников и торговцев. В декабре 1854 года вышло секретное постановление Владимирской казенной палаты (со ссылкой на циркулярное письмо министра финансов) о том, чтобы городские думы при регистрации объявляемых капиталов требовали от купцов свидетельства о принадлежности их к Русской православной церкви. Время было выбрано неслучайно: 31 декабря – последний день регистрации капиталов для записи в гильдии на следующий год. Свидетельства о принадлежности к РПЦ имела право выдавать только духовная консистория.

Всего по Владимирской губернии на 31 декабря 1854 года объявили купеческий капитал 1 344 человека, в том числе 40 человек – единоверцы. Для многих из них переход в «единоверие» был вынужденным. Доказательством этого служат заявления (прошения) предпринимателей, датированные декабрем 1854 года. Среди них показательным является дело о присоединении из «раскола» к Единоверческой церкви владимирского купца Петра Никифоровича Бузина.

Начало дела относится к 13 декабря 1854 года. Епископ Владимирский и Суздальский Иустин сообщал военному и гражданскому владимирскому губернатору Анненкову, что, по имеющимся у него сведениям, во Владимире на Нижегородской улице прямо напротив архиерейского дома купец, «раскольник беспоповщинской секты», содержит в своем доме без позволения правительства моленную. К нему часто приезжают раскольники для совершения раскольнических обрядов. Более того, Бузин «слывет даже между раскольниками под именем диакона». Далее Иустин просил губернатора отдать распоряжение об уничтожении моленной и изъятии раскольнических книг, «вредных для православия».

15 декабря владимирский полицмейстер секретным рапортом сообщал губернатору, что в доме Бузина в присутствии специального депутата от купечества и трех свидетелей был произведен внезапный обыск. В доме были обнаружены иконы «старинной живописи в обыкновенной киоте». Хозяева (Бузин с женой и двое его женатых сыновей) проживали в четырех маленьких комнатах. Что же касается сборищ раскольников для совершения своих обрядов, то это, по мнению полицмейстера, «и предположить даже трудно». Во-первых, часть комнат сдавалась внаем разным людям; во-вторых, на расстоянии не более «десяти сажен» от дома находилась полицейская часть. Все это, как считал полицмейстер, делало невозможным раскольничьи сборища. Более того, соседи при опросе показали, что Бузин и члены его семьи регулярно посещают церковные службы. Распространением же «неосновательных слухов» о незаконной моленной занимался купец Зубков, который «издавна имел личное неудовольствие и вражду» к Бузину. Во время обыска у купца в чулане «между всяким домашним хламом в пыли» было найдено несколько изорванных книг «славянского письма на манер печатных», а в лавке - книги «духовного содержания, но не пропущенные духовной цензурой». Бузин объяснил, что приобрел их «на базаре у неизвестных крестьян». Книги внимательно изучили в духовной консистории, ничего «оскорбительного для Православной церкви» в них не обнаружили и вернули хозяину.

На этом инцидент можно было бы считать исчерпанным и рассматривать его, как оригинальный способ борьбы с конкурентами. История, однако, имела неожиданное продолжение. 18 декабря Петр Никифорович Бузин подал в духовную консисторию прошение, в котором сообщал, что с «давнего времени родители его держали раскол», и сам он с детьми никогда не бывал на исповеди. В настоящее же время они имеют «твердое намерение быть в православии», поэтому просят разрешения «присоединиться к Единоверческой Дубасовской церкви Судогодского уезда».

Всего в декабре 1854 года было подано 18 прошений от купцов Владимирской губернии о переходе в Единоверческую церковь. Некоторым предпринимателям было по 65 и даже 79 лет. Обосновывали этот поступок купцы примерно одинаково: «на увещевании познав гибельность раскола», «удостоверясь в справедливости христианских обрядов», «всчувствовав душегубное свое заблуждение», «познав, что вне Православной церкви и ее спасительных таинств нет спасения человеку».

Факты, между тем, свидетельствуют, что «всчувствование заблуждений» произошло под влиянием очередного нажима со стороны власти, при непосредственной угрозе потерять возможность заниматься предпринимательством. Лишение права объявления купеческого капитала неминуемо вело к потере сословных привилегий.

jD91XSzUJjY.jpg

Правительство прекрасно осознавало, что в сложившейся ситуации смена вероисповедания – мера вынужденная. Изменив веру один раз, можно это сделать и вторично. Неслучайно в 30–50-е годы Владимирская духовная консистория по распоряжениям Святейшего синода или министерства внутренних дел неоднократно проводила проверки «истинности обращения в православие» старообрядцев. Особенно пристального внимания удостаивались наиболее известные и зажиточные купцы: Гарелины, Борисовы (Юрьев-Польский), Суздальцевы, Гундобины (Муром), Шанины (Вязники).

Смена вероисповедания часто была вызвана трезвым расчетом, стремлением к материальной выгоде. Безусловно, данный мотив присутствовал в действиях части купечества как реакция на непродуманную, репрессивную политику правительства. В таком контексте купцов-староверов можно было бы считать абсолютно беспринципными дельцами. Однако даже противники старообрядцев были вынуждены признавать, что староверы отличались честностью при заключении сделок и взаимовыручкой, что не всегда являлось правилом для православных купцов.

Таким образом, приверженность православию, старообрядчеству или «единоверию» являлось результатом традиций семейного воспитания. Если «родители держали раскол», то передавали свою веру детям. Активное давление со стороны государства проблему изменения веры не решало. Можно считать, что к середине XIX века власть исчерпала свои возможности воздействия на купцов-староверов. Только угроза запрещения торговли заставила часть старообрядцев перейти в «единоверие». Безусловно, определенный элемент меркантилизма при изменении вероисповедания у купечества был, но следует признать, что он был связан со значительными сложностями в выполнении предпринимательской деятельности.

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции