Владимирское небушко

Илья Поляков:
Писатель
Илья_Поляков
Текст зацепил сразу и как-то клейко. Автор совершенно не отличался от нас – современных. И многие из его слов совершенно без деформаций подходили к нашей эпохе. Более того, я лично узнал многих людей из описаний прошлого. Изменились имена, но не мотивы поступков
ИСТОРИИ 17 октября 2017, 13:12 5 7802

Федор Михайлович Д. в разговоре с Родионом Романовичем Р.

- Как же так, Родя? Старушку за какой-то жалкий двугривенный?

- Так-то оно так, Федор Михайлович. Да ведь пять бабушек – уже рубль (вздыхает).

Печатное слово имеет одну особенность. Бывает так, что, прочитав какой-то текст, мы настолько им проникаемся, что чувствуем: да это же мое, это же так знакомо. Ощущение настолько переполняет душу, что хочется незамедлительно поделиться переживанием.

Делиться сложнее всего классикой. Все настолько заучено или испохаблено школьной программой, что, вещая о прописных истинах, базируясь на сюжетах Достоевского или еще какой хрестоматийной глыбы, рискуешь сыграть в записного пошляка. Между тем, в достатке тексты пусть не настолько прославленные, зато не менее поучительные и захватывающие.

Недавно потребовалось изучить некоторые реалии XIX столетия. Лучшее средство для подобной трансформации сознания просто читать письма, книги, статьи того времени. Более чистого концентрата эпохи не получить ни у какого исследователя. Все честно и без подделок.

Мне подвернулись воспоминания Федора Дмитриевича Бобкова (1831 – 1898), русского писателя, мемуариста с интересной судьбой, по-своему шаблонной для того времени. Крепостной, самостоятельно выучившийся грамоте и отправленный по прихоти барина в 11 лет на двор к господам для услужения.

После Положения и получения свободы остался при прежнем занятии уже в качестве вольнонаемного – ничего иного и не умел. Потом пошел по торговой. Добился признания и достатка – умер купцом 1-й гильдии, что немало.

Если судить строго, то дневники его и воспоминания слабоваты с точки зрения стилистики или каких-то литературных изысков. Куда интереснее эти записи в качестве свидетельства, способного раскрасить представление о современной ему эпохе.

Проводя аналогии, можно сравнить Бобкова с В. В. Розановым. Не бог весть какой философ – скорее пародия. А как живой типаж и пример образа мыслей костромского дьячка крайне любопытен. Только в случае с Бобковым свидетельство это еще более глубинное, кондовое. Физика Краевича на этой грани не имеет силы.

Меня текст зацепил сразу и как-то прочно, клейко. Автор, стоящий за нагромождением размышлений и воспоминаний, совершенно не отличался от нас – современных. И многие из его слов совершенно без деформаций подходили к нашей эпохе. Более того, я лично узнал многих людей из описаний прошлого. Изменились имена, но не мотивы поступков. Так что простите мне эту слабость – я делюсь своими ощущениями от этого сочинения именно в таком контексте. Тем более что вся жизнь мемуариста по большей части проходила на линии Кострома – Владимир – Москва. Иногда к этим топонимам приплетались Шуя, Вичуга, Александров и тогдашняя столица, что, собственно, нам так же близко и понятно. Мы вообще мало отличаемся ментально. Человек по натуре своей консервативен – в отличие от эпохи.

Я читал Бобкова дважды, второй раз – как гадательную книгу: с любого места. Поэтому цитаты не всегда стоят в оригинальной последовательности. Люди прежние, но астрология дополнилась новыми знаниями. Так что просто так легли звезды. Те, что судьбоносные.

В течение января месяца нанимался несколько раз кондитерами и прислуживал на купеческих свадьбах. Все купеческие свадьбы похожи одна на другую. Обыкновенно в 8 часов вечера приезжают сразу новобрачные и гости человек сто. Сначала подают шипучее донское, выпив которое, все садятся и молчат, сложив руки. Разносится чай, после которого ставятся на стол закуска, водка и вина. Как только отопьют чай, все встают и молча толпою двигаются к закуске. Долго едят и пьют, преимущественно водку смирновку. Начинает играть музыка, и разносится десерт: разрезанные яблоки и апельсины, виноград, леденцы в бумажках и орехи. Во время начавшихся танцев подают оршад, лимонад и мороженое. Танцуют довольно оригинально: двигаются как-то неуклюже, точно автоматы, и иногда выкидывают неожиданные коленца, какие-то скачки.

Иногда приглашались танцевать и дирижировать из балета Шашкин, Ершов и Ширяев, которым платили за вечер по 15 руб. Гости, в свою очередь, давали им деньги, так что собирали они рублей по 25. В других комнатах играли в стуколку и трынку на большие деньги. Почти всегда во время игры происходили недоразумения. Замечали чью-нибудь нечестную игру. Начинали тогда спрашивать, кто такой, чей гость - со стороны жениха или невесты. Когда оказывалось, никто не знает такого, что это явившийся без приглашения шулер, его торжественно выводили вон. Так как каждый купец старался, чтобы его свадьба была не хуже других, заботились прежде всего о том, чтобы было как можно больше гостей.

Если на чьей-либо свадьбе были офицеры или гимназисты, то и на следующую непременно приглашались и офицеры и гимназисты. Свадебный пир считался очень торжественным, если на нем был генерал. За ним посылали особую карету, торжественно встречали и сажали на самое почетное место. Около двух часов ночи садились ужинать. По заранее составленной записке официантом провозглашались тосты. После множества блюд обязательно ставилось эффектное блюдо: желе с горящей стеариновой свечой посередине. Вина пили очень много.

Под конец ужина многие забывали о вилках и ели руками, а также сморкались в салфетки. Свалившихся со стула убирали в другие комнаты. Начинался страшный шум, так как, кроме громких разговоров, многие начинали петь "Вниз по матушке по Волге". Музыка начинала играть "По улице мостовой", и старые и молодые, помахивая платочками, пускались в плясовую.

Часам к семи утра, когда более приличная публика уже уезжала, танцевали со стульями на голове, вскакивали на столы и били посуду. Нередко размякший молодой целовался с хорошенькой соседкой, а молодая плакала и тащила его домой. Разъезд гостей караулили официанты. Один подавал верхнее платье, а другой подставлял блюдо, прося на чай. После разъезда официанты шли гурьбой в соседний трактир и делили между собой выручку. Я любил ходить на эти пиры, потому что доставалось на чаи всегда больше двух рублей на человека.

Свадьбы сегодня по настрою (а порой и по накалу) мало отличаются в массе своей. За всю свою жизнь я побывал на множестве свадеб. Были варианты бюджетные, доморощенные и с нанятыми аниматорами, приглашенными хореографами. Оболочка менялась, а суть оставалась прежней – разгульной и преизрядно дурной. Пару свадеб я могу назвать интеллигентными. Остальные - как-то ближе к купеческому эталону.

Свадебных генералов, конечно, я уже не застал. Но вот видеть, как приглашают на свадьбу начальство с работы молодых или родителей, доводилось. Зачем это надо самим молодоженам, мне как-то непонятно.

Русский разгул вообще какой-то шершавый, во многом показушный, позерский.

Один мой товарищ рулил иностранным бизнесом – небольшим предприятием на территории другой страны. К нему приехали гости – часть из них довольно увесистые владимирские шишки.

Для культурного наполнения поехали толпой в огромное рыбное хозяйство, занятое разведением карпа, весьма популярное среди аборигенов. Те приезжают ради тихой рыбалки и семейного отдыха, а тут наши – для культурного обмена.

Надрались гости до положения риз. Умудрились поймать какую-то рыбину. Добычу варили в металлической урне – иной посуды не нашли. Соль добывали, стучась посредине ночи в коттеджи к незнакомым людям.

Под занавес затеяли купание. Один из элитариев вынырнул перед тихим пожилым иностранцем, коротавшим воскресное время с удочкой. Выпустил струйку воды изо рта и вкрадчиво спросил: «Ну что, клюет?»

Хочет также барыня продать дом, за который назначила цену 12 000 рублей. Приходил комиссионер, поговорил о продаже дома и стащил из буфета серебряные ложки.

Пока не обзавелся собственным жильем, я снимал коммунальную квартиру в Добром. Три комнаты. Две из них занимала семья: отец, мать и сын-первоклассник. Довольно зажиточная семейка на тот момент. Строили коттедж в пригороде, катались на джипе-пятилетке. При этом у меня на кухне пропадали пельмени. Прямо из кастрюли. Недоваренные.

В другой раз жил в «Вороньей слободке» побольше масштабом. Коридор и полтора десятка комнат. Как-то перед командировкой забыл омеговские часы на кране общего умывальника. Вернувшись через три дня, обнаружил их в полной сохранности на том же месте. Кто-то даже завел механизм.

Кстати, в той огромной квартире почти все жители приходились друг другу родней в двоюродном или троюродном колене. Позднее я узнал, что часть из них оказалась замешана в мошенничестве с сиротскими квартирами.

Вечером 19 января был у нас в гостях С.Н. Танеев, сумасшедший. Ему лет 50. Он румянится, и на лбу большой кок. Всегда во фраке, который лоснится, и в цилиндре, который для блеска смазан маслом.

Желая посмеяться, ему представили Марью Петровну под именем княжны Бобринской. Он величественно поклонился ей и спросил, любит ли она музыку. Она ответила, что очень любит, и сейчас же заиграла песню "Ты коса ль моя". Танеев, закатывая глаза, стал петь. Потом ему предложили жениться на ней. Он спросил: "А в какой мере ее владения?" - "Тридцать тысяч душ". - "Это прекрасно, но род Бобринских, кажется, из новых, так сказать, только из дворянских". - "Дед ее завоевал татар под Казанью". - "Так-то так, но я не могу смешивать кровь князей Владимирских с другими родами. Тем более, что я в скором времени буду княжить во Владимирском княжестве..."

Танеев живет один в мезонине с двумя крепостными лакеями и кухаркой на 50 рублей в месяц, которые высылает ему брат. Лакеям он назначил дежурство, но дежурил всегда один Алексей, который занимался шитьем башмаков, другой же, Аполлон, торговал книгами от книжного магазина Миллера на вокзале. Каждый день барин спрашивал, почему нет следующего дежурного, и ему выдумывали какую-нибудь причину: то пошел на пожар, то медведя смотреть и т.п. Барин успокаивался. Это продолжалось ежедневно в течение лет шести.

В день получения денег от брата Танеев шел обязательно в баню. Деньги клал на голову под шляпу. Раздевшись, он с шляпой на голове входил в баню и требовал надушить комнаты. Брызгали духами и пар поддавали мятной водой. Он снимал шляпу и приказывал взять денег, сколько следует. Брали у него и на пиво, и на водку, и поэтому баня ему всегда стоила не менее 10 рублей.

Всегда считал, что с семьей великого гения земли Владимирской было все нормально. Свидетельств о безумных родственниках в поздних источниках как-то не попадалось. Почему-то к ряду заболеваний мы привыкли относиться как к чему-то недостойному, особенно, когда речь шла о чьем-то таланте, даре. Так и тут, вероятно. Хотя, что тут постыдного, честно говоря, я не понимаю. Не Калигула – и слава богу.

Как-то днем раздался неожиданно сильный звонок в передней. Выбегаю и встречаю какого-то развязного молодого человека. "Мария Александровна у себя?" - спрашивает. "Дома", - отвечаю. "Ну и слава Богу. Доложите, что по нужному делу чиновник гражданской палаты Извольский". Я доложил барыне. Она сказала, что никакого Извольского не знает, но велела пустить. Не успел он войти в комнату, как бросился перед барыней на колени и стал говорить, что он отставной чиновник, обремененный семейством, наслышан о ее доброте и прочее. Барыня дала ему 10 рублей. Не успел он уйти, как приехал П.И. Крюков и рассказал, что этот господин под разными именами уже у многих господ выманил деньги. Вот так пройдоха.

Жулики почти всегда хорошие психологи даже при слабых актерских данных. Как-то иду по Диктора Левитана вниз к Левину полю. Откуда-то слева из скопления двухэтажных домиков выбегает взволнованная дама.

Трясется, волнуется, голос срывается, пустым мусорным ведром трясет. Дверь захлопнулась, ключ в квартире, сын работает на вахте под Собинкой. Нет денег на билет до него, а соседи на работе все. Одета легко, на улице октябрь. Мол, верну при случае, готова телефон записать. Хоть копеечку, люди добрые.

Я что-то так проникся, что выгреб из карманов все, что было. Хорошо, что оказалось негусто – мелочь только. Через пару дней иду там же. Эта дама уже других окучивает. Еще через неделю снова ко мне подскочила с прежней заскорузлой легендой. Послал ее по маршруту. «Сердца у тебя нет», - сказала. И ушла, тапочку подволакивая, плечами поводя гордо.

28 декабря (1858 г.) был в клубе обед литераторов, на котором были Катков, Погодин, Кокорев и другие - всего человек сто. Открыто говорили в защиту освобождения крестьян, говорили, что комиссии работают, а дворяне тормозят дело. Кокорев говорил речь, которую сочинил М.П. Погодин и за которую, рассказывают, он заплатил 10 тысяч. Все, что говорилось в клубе, стало известным и обсуждалось в дворянском клубе. Воейков сердился и говорил, что собирались рассуждать о чужих делах голоштанников, которых надо разогнать метлой поганой.

У нас в России менталитет меняется согласно занимаемой должности. При этом ожидается, что писатель (теперь к ним прибавились и актеры) обязан быть эталонным гражданином. Поэтому от него ждут каких-то откровений и выраженной гражданской позиции. При этом сильные мира сего такую публику считают чем-то вроде обслуги или шутов. Кстати, именно в этом качестве те и вхожи на званые обеды. Любопытно, но эту психологию историки отмечают и в Европе во времена зарождения миннезанга при дворах средневековых королей.

Во многом поводы дают сами представители искусства. Один владимирский актер играл героических борцов с темным прошлым за светлое будущее и носил партбилет даже в баню. Теперь на ходу переобулся и с неподдельным восторгом крестит каждую рюмку за ужином. Сединами встряхивает благородно. И глаза его светятся добродетелью и вдохновением, точно лампада под киворием мерцает.

Барин был пожилой, а супруга его, Марья Александровна, была молодая. С ними был сын, Саша, лет четырех, и много прислуги. Помню, как барин бросал нам, ребятишкам, из окна пряники, а барыня, сидя на подоконнике, курила трубку и смеялась, глядя на игру сына, который сделал из нас лошадок и подгонял хлыстом.

Все знакомые педагоги сходятся в одном: чем элитарнее школа, тем скотинистей в ней детки.

Во время жатвы я оставался с ними в доме один. Возился я с ними не особенно много, - Петрушке давал кусок хлеба, Кате соску и убегал играть с мальчиками, забывая совершенно о своих питомцах. Изредка соседка наша, тетка Матрена, покричит на меня, что оставил детей без присмотра, тогда я возвращался домой, пихал в рот одному кусок хлеба, другому соску и опять убегал. Вплоть до зимы я бегал босиком, а зимой ходил в лаптях.

Современных детей босиком выпускать даже в деревне безумие – шанс нарваться на стекло или гвоздь велик даже в заповедных лесах. А вообще многие старожилы рассказывали, как все детство пробегали босоногими – даже во Владимире такое случалось. Речь не о ветеранах войны или старожилах. Многие только-только на пенсию вышли, так что года 1955 всего рождения. Странно, но я всегда завидовал такой возможности - побегать босиком. Но, с другой стороны, посмотришь на фотографии босяков тех лет – не ноги человечьи, а заскорузлые пятки верблюжьи.

В воскресенье не работали, и происходила только уборка скота и топка печей. Выходить на улицу гулять до обеда не полагалось. В 6-м часу утра была общая молитва. Не успевала матушка взять лестовку, без которой она не молилась, как все уже бывали в сборе. Перед обедом опять молитва и после обеда чтение, послушать которое приходили соседи, старики и старухи. Особенно много приходило их во время Великого поста. Тогда велись и разговоры на религиозные темы. Обыкновенно ругали православных священников и называли их чадами антихриста за то, что они пьют вино, нюхают и курят. Раскольников-стариков хвалили за воздержание и за то, что некоторые отдавали свое тело на съедение насекомым. Я заслушивался этими разговорами, которые мне очень нравились.

Прочитал эти строки, и сразу вспомнилось, как у Леонида Соловьева в одной из повестей о Ходже Насреддине дервиши спорили о степени святости, добывая из глубин шапок и халатов горсти вшей. А еще я занимался историей бани весьма серьезно и могу сказать, что миф о чистоте русских в сравнении с проклятыми европейцами не то что миф – миф в квадрате.

На базаре отцу купить ничего не пришлось. Рассматривая лубочные картины и книжки с картинками, он поверил уверениям продавца, что книги очень интересны, и купил "Еруслана Лазаревича" и "Бову Королевича". Отец любил слушать чтение сказок. По воскресеньям после обеда старший брат мой стал читать вслух купленные сказки. Слушать их приходили и соседи. Некоторые места мне очень нравились: "На восходе зари утренней вставал Еруслан Лазаревич, садился на коня скорохода, надевал ружье самопальное, ехал горами, долами и тихими заводями и бил уток, гусей и белых лебедей". Вот и сосед наш, дядя Егор, тоже бьет тетеревей, думалось мне, и страстно хотелось охотиться.

У меня есть друг врач. Страстный, потомственный охотник. Его коллега так проникся этой страстью, что тоже завел в хозяйстве ружье и напрашивался к товарищу в оруженосцы и ученики. Долгим нытьем поборол даже его легкую нелюдимость и мизантропию. Но уговор у них был один: что подстрелил, то и съел. По последним данным, помимо обычной промысловой птицы коллеге товарища уже знаком вкус вороны и галки. «…и полете соколомъ подъ мъглами избивая гуси и лебеди, завтроку, и обеду, и ужину».

Зиновий Васильевич вел трезвый, скромный образ жизни и был богомолен. В течение целого поста не ел горячего, питался лишь хлебом с водой и на Страстной неделе ел один только раз, в четверг. В молитве он проводил целые ночи. За время его начальства над вотчиной Глушковых благосостояние крестьян и нравственная сторона их процветали. Преследуя пьянство, Зиновий Васильевич пьяных сек розгами. Сидя в сарае, он незаметно наблюдал за возвращавшимися с базара мужиками и на следующий день, собрав сход, учинял экзекуцию тем, которые возвращались пьяными.

На одном из промышленных предприятий Владимирской области в 1980-е работал ИТР-овец по фамилии Стрельцов. Любимым его занятием было прийти в механический цех и от угла смотреть, как кто из токарей работает. По итогам просмотров распределялись премии. Как-то наутро на его обычном месте красовалась огромная надпись белой краской: «Стоянка Стрельцова». Обиделся, говорят.

Под влиянием ежедневного чтения матушкою жития святых отцов религиозное чувство у меня росло с каждым днем. Я ежедневно все больше и больше стал молиться в уединении и наконец задумал бежать к иноверам в лесные монастыри. Однажды я одел кафтан, взял лапти и палку и пошел. "Не бери с собой ни хлеба, ни сумы", - помнил я святые слова. "Однако что же я буду есть, - думалось мне, - коренья, ягоды, грибы?" - "Господь питает", - слышалось в ответ. Я отошел от деревни версты две. Вижу, на чьей-то полосе горох. "Запастись разве горошком, - думаю. - Но ведь это чужое. Воровать грешно. Впрочем, говорят, что все, что растет, - это Божье". Я нарвал гороху и наелся. Тогда на меня напало раздумье. Солнце клонилось уже к западу. Я знал, что скоро меня хватятся, станут искать, найдут и выпорют. Я возвратился домой...

Помню, как в детстве по телевизору сияла улыбка Саманты Смит. И как в противовес ей взошла звезда Кати Лычевой.

Одна девчушка из нашей школы, еще не понимая технологии подбора кандидатур на геройские вакансии, решила посмотреть свет и себя показать, для чего по наивности написала письмо какому-то из президентов. Бедная, как ей потом досталось от учителей и учеников. Не знаю всех процессуальных тонкостей прочтения ее письма, но подозреваю, что оно не ушло дальше первого же сортировочного пункта.

Ружья мы не успели приобрести, а порох был уже куплен. Оставалось только его расстрелять. Тогда смастерили пистолет из кости, приделав к нему ложе из дерева. Насыпали в него пороху и подожгли через дырочку сбоку. Произошел выстрел, но не громкий. Тогда я взял пистолет, положил побольше пороху и туго набил его. Не успел я поджечь порох, как произошел оглушительный выстрел. Заряд вылетел не вперед, а назад, разорвав кость и опалив мне порохом лицо. Осколками кости мне ранило лицо в пяти местах. Обожженный, весь в крови, я сначала замыл кровь, а затем спрятался в сарай, откуда вышел только вечером. На другой день я родителям соврал, что упал с дерева. Долго я ходил с черными пятнами на лице, из которых некоторые остались навсегда.

Уверен, что через подобное увлечение проходили все подростки. Надеюсь, сегодня картина изменилась в сторону смягчения дворовой милитаризации. Но мы честно жгли дымный порох, воровали на стройках карбид, счищали спичечную серу и конструировали какие-то жуткие взрывпакеты и самопалы. У меня от такого шрам на руке, у приятеля старший брат лишился глаза, а кто-то попал в больницу с еще большими последствиями. Даже такое бывало. Странно, но все мои друзья, отдавшие в детстве должное кустарной пиротехнике, сегодня жуткие пацифисты. Может, не стоит нам ругать компьютерные игры?

С какою радостью я побежал домой, несмотря на то что был уже вечер. Когда стало уже темнеть, я подошел к лесу, вблизи которого стояла деревня Омелиха. Невольно я вспомнил, что год тому назад в этом лесу была найдена повесившейся красавица солдатка Фекла и там же похоронена. Сама ли она повесилась, или ее кто-нибудь из ее многочисленных любовников повесил, выяснено не было. Рассказывали, что по ночам она выходила из могилы и гонялась за прохожими. С целью прекращения ее похождений крестьянами был забит в ее могилу осиновый кол. Я со страхом вошел в лес и говоря молитву, не оглядываясь, шел вперед. Меня колотило, как в лихорадке. Вздохнул я только свободно, когда вышел из лесу и стал подходить к деревне Омелихе. Проходя мимо бани, я вспомнил, что, по слухам, и в банях водится нечистая сила. Я поднял камень и швырнул в окно, но и из этого ничего не произошло. Домой я вернулся в 3 часа ночи.

В детстве играли на кладбище в прятки. Цимес в том, что играли ночью. Первое время было очень страшно, но страха перед друзьями показывать было нельзя – засмеют. Потом боязнь прошла вовсе. Привычка.

Плохо помню правила, но от играющего требовалось или так запрятаться, что водящий утомится искать и сдастся, или добежать до условленного места быстрее водящего и застучаться.

Я спрятался за чудным обелиском. Но мое убежище имело один серьезный недостаток – полностью отсутствовал аварийный черный ход. Маневру препятствовали оградки и деревья. А в это время водящий (если кому интересны детали, то звали того Дима) приближался.

Миновать водящего я не мог. На коротких дистанциях преимуществ у меня тоже не предвиделось. Пришлось делать ставку на неожиданность. Быстро перебрав все детские легенды той поры (от черных штор до красных рук) я решил неожиданно заорать и напугать ведущего, а пока тот чухается и восстанавливает душевные силы, пулей застучаться. План был хорош.

Когда Дима приблизился, я коварно выскочил и дурным голосом заблажил: «Где моя золотая нога?!» Жаль, что Дима не знал сценария, так что реакция его оказалась молниеносной и совершенно неожиданной для меня. Он просто резко развернулся и выпалил: «Нет у меня твоей золотой ноги!» С тех пор сильнее, пожалуй, я и не пугался. А на мистику всякую перестал реагировать окончательно.

При таких замечаниях я думал про себя, что я не хочу быть простым мужиком и валяться на полу, прикрывшись с бабой епанчою. Этим словом называли войлочную полость, которую обязательно должна была принести невеста. Я хотел быть приказчиком на фабрике и носить красную рубашку, такую, как у дяди Корнилия.

Я вырос в нормальном рабочем квартале, учился в обычной советской школе. Наше семья была благополучной, но в друзьях у меня было множество ребят из коммуналок и бараков, которых воспитывали одинокие родители или алкоголики. Большинство друзей после школы метили в институт – так они видели возможность вырваться из всей этой рутины. Кстати, многим удалось.

Один из моих товарищей институтом не грезил. Он четко наметил все вехи жизни. Когда жениться, сколько детей завести, какие атрибуты достатка при этом должны присутствовать. А после школы планировал сразу учиться на повара. Говорил так: «Я свое возьму». Он был типичным советским мальчиком.

Действительно выучился на повара, хотя по специальности ни дня не проработал. Карьеру скорректировал постперестроечный бардак в стране.

- Это будочник с алебардой, - учил меня Тарас. - Они всякого могут задержать и отправить в кутузку для обучения уму-разуму.

Из моего класса куча троечников после армии пошла в милицию. Некоторые и сегодня в профессии. Остальное как в романе Бориса Житкова «Виктор Вавич». Исключений не видел. «Городовой снял шапку, и на морозе она дымилась у него на ладони, как горшок с кашей...»

Иван Васильевич Самарин в свой бенефис дал мне контрамарку для входа в театр. Барыня меня отпустила. В театре я был в первый раз. Сидел я на самом верху. Было жарко. Ничего я не понял. Видел, что на сцене входили и уходили, говорили, пели и плясали. Публика хлопала, стучала и кричала. Я глядел не на сцену, а на ложи и кресла, удивляясь множеству народа и роскоши нарядов. То, что было на сцене, как-то проскользнуло мимо меня. Я не рад был, что и пошел. На вопрос барыни, хорошо ли было в театре, ответил, что хорошо, но жарко. Она засмеялась. Повар объяснил, что на балаганах гораздо интереснее.

Я скажу кощунственные вещи для владимирца. Мне не нравится местный театр. Не по причине слабых постановок – я не люблю местечковые заигрывания с публикой.

Первый раз попал во владимирский драматический школьником. Игралось что-то из прошлой жизни. Крепостные, помещики-самодуры, долгие разговоры. Среди режиссерских находок была такая: все персонажи в руках держали газету «Призыв». Допускаю, что сие означало связь времен. Но со стороны больше походило на съемку кино о Бонивуре или подвиге разведчика. «Я буду в кепке, а в руках «Огонек» и красная гвоздичка».

С тех пор ни разу не театрал.

Закупая все припасы, я увидел, как дорого стоит барыне содержание дворни. Желая выслужиться и приобрести побольше доверия, я сообщил студенту Сергееву, что дворник, уезжая за водой, свез дрова знакомой прачке. Сергеев передал это барыне, и дворника сейчас же отдали в солдаты. Я чувствовал себя не совсем хорошо и успокаивал себя тем, что, может быть, ему повезет судьба, как и сданному в солдаты лакею Ивану. Этот был очень доволен и приходил к нам похвастаться своим гвардейским мундиром. Он был тамбурмажором.

Товарищ, много раз работавший в нашем городе управляющим разных развлекательных заведений того или иного масштаба, утверждал, что противней коллектива не бывает. Те, кто отказывается топить ближнего ради карьерного роста, просто не уживаются. И начальство всегда знает о настроениях и разговорах внутри коллектива – стукачей хватает. Никакого принуждения. Стукачество – добровольная манера поведения.

23 февраля умерла Авдотья Назаровна Глушкова. Когда я пришел к ней на квартиру 25 числа, она еще не лежала на столе. В квартире был полный беспорядок, и вся дворня была пьяна. После ее смерти нашли денег только 4 рубля бумажками и 3 медью.

Как-то довелось мне работать на опытном предприятии в промзоне «Яма». В один прекрасный момент начальство уехало, поставив старшим какого-то студентика. И велели сделать генеральную уборку территории – огромный асфальтовый плац, обсаженный по периметру производственными боксами.

Пока студентик играл в «Косынку» и набирался командирской решимости, пролетарская часть коллектива не теряла времени, накидавшись как надо, после чего в слабо тлеющем состоянии выползла вершить уборку и другие территориальные изменений.

Со стороны процесс походил на броуновское движение, в котором принимали участие самосвальный ЗИЛ, пневмоколесный кран К-161, ВАЗовская «четверка» и клыкастый погрузчик марки «Балканкар». На лавочке в стороне сидел студентик и в ужасе, молча фиксировал происходящее.

Спасло ситуацию то, что запас топлива был ограничен. Первым замер Жигуль, потом все остальные по мере снижения массы. Последним прямо на середине плаца замер погрузчик. Из него выпал худощавый субъект со скуластым лицом и, сдирая бейсболку, точно танковый шлемофон, мхатовским голосом сказал: «Все. Встала техника. Горючее вышло».

Много говорили тоже о случае с генералом фон Менгденом. Он любил очень сечь людей. Поэтому каждый день искал случая, чтобы придраться к кому-нибудь, разумеется, находил предлог и порол. Наконец все люди его остервенились. В один день, когда он пришел в конюшню смотреть, как будут сечь повара, человек 12 дворовых набросились на него, связали и стали сечь. Он стал умолять освободить его от наказания. Его отпустили, когда он дал слово, а затем и подписку, что с этого дня он никого наказывать не будет. Об этом случае он никому не говорил и больше уже людей не сек.

Баек таких я слышал множество. Но доподлинно знаю один случай. Московский владелец «свечного заводика» плевал на владимирских работяг и не торопился выдавать честно заработанное. Как-то раз не сумел в сумерках дойти от конторы до своего шестисотого «Мерина». Перехватили в аллейке. Пинали больше для проформы. Помимо синяков никаких повреждений на тучном теле буржуина обнаружено не было, так что ущерб вышел больше моральный, что не помешало пересмотреть политику предприятия коренным образом. Могут же, если захотят.

4 сентября хоронили архимандрита, ректора Вифанской семинарии. О нем рассказывали, что он приучил мышей подбегать к столу во время его обеда. Он обыкновенно бросал им кусок сыра, который они тут же и съедали. Однажды приехавшая к нему барыня, увидев мышей, страшно перепугалась, бросила чашку с чаем на пол и сама вскочила на диван.

В одном магазине во Владимирской области с нежным именем «Диана» заведующая приручила здоровенного самца серой крысы. Крысу присвоили имя Яша.

В ее кабинете проходила канализационная труба, по которой требовалось постучать. Яша появлялся довольно быстро, приученный к регулярным подачкам колбасы или сухарей. Обычно он выходил прямо на стол заведующей.

Как-то раз крысюк спас магазин от налоговой проверки. Пришла сердитая дама и стала требовать какую-то документацию. В порядок ее привести не успели. И чтобы как-то компенсировать отсутствие подготовки, заведующая пригласила проверку к себе в кабинет. Усадила за стол, достала объемистые папки с документами и вышла, сославшись на какие-то неотложные дела. На выходе, как бы ненароком, задела канализационную трубу носком туфли.

Менее чем через минуту из кабинета с шумом вылетела проверяющая, демонстрируя потрясенный вид и бледность лица. Так была получена передышка, давшая время привести в порядок документы.

В конце сентября происходил раздел имущества между наследниками Демидова. Петр Львович отказался от причитающейся ему части наследства в пользу остальных сонаследников. В это время Аграфена Александровна не дала его управляющему сена для лошадей и в седле, которое выбрал себе Петр Львович, заменила серебряные стремена простыми. Когда Петр Львович узнал об этом, он рассердился и потребовал свою часть, равняющуюся 30 000 рублей. Все заахали и накинулись на Аграфену Александровну; но было уже поздно. Петр Львович взял деньги и все распределил между дворнею покойного.

Почти семейная история. В Перекопском военном городке города Владимира дедушка ходил с внучкой сдавать макулатуру. Тогда за такие подвиги давали женские колготки, батарейки, книжки и другой дефицит. В результате акции дедушка и внучка стали обладателями книжки Волкова «Семь подземных королей».

На беду внучки, пока они ходили за лимонадом и пирожными в кулинарию – отметить приобретение – в гости пришли другие внуки, которым бабушка, недолго думая, отдала эту книжку.

Мне в этой истории очень понравилась реакция деда. Он неделю у друзей и знакомых выпрашивал макулатуру и сдавал ее в том же пункте вторсырья, пока не набрались те самые четверть центнера, необходимые для приобретения книги. И он подарил внучке историю о пересохшем источнике с сонной водой.

Тут никакой морали. Мне просто нравится, что в жизни на самом деле имеют место такие случаи.

- Говорят, что, кроме воли, дворовым дадут землю и каждому по 100 рублей, - заметил повар. - Я земли не возьму, спрошу чистые деньги. Я первым делом куплю штоф водки, подойду к кабинету барина и при нем выпью стаканчик за здоровье Государя Императора. Барину же пожелаю всего хорошего.

Корпоративные пьянки во Владимире одинаковы, как под копирку. Я не видел ни одной, где бы не произносился тост за здоровье директора, даже если на календаре 7 марта, а директор мужчина.

В "Отечественных записках" прочитал статью гр. Толстого. Он пишет: "Лакейство и все дворовые начали огрызаться. Это уже становится невыносимым. Хотя бы поскорее освободили нас от этих тунеядцев". Меня эта статья очень оскорбила, и я хотел было написать ответ.

В эпоху «Огонька», возглавляемого Коротичем, мне жутко хотелось выразить свое мнение по поводу происходящего в стране. И я, будучи школьником, писал какой-то восторженный бред, отсылал его в редакцию, и на полном серьезе ждал публикации. Слава богу, что не дождался.

Потом, работая в газете, я понял, что «Письма ученого соседа» есть массовое движение, зародившееся в среде неравнодушных граждан.

На днях читал физику Щеглова. Ум человеческий всему вывел законы. Эта наука отрезвила меня от поэзии и объяснила мне много непонятного.

После выхода моей первой книги по печам мне стали приходить письма от читателей. Не очень их было много, просто я оказался к такому явлению не готов.

Помимо обычных уточнений по работе или конструкции печей встречались очень странные вопросы. Сильнее всех запомнился такой: «После перепланировки в нашем коттедже остались излишки гипсокартона. Просим рассказать о конструкции камина из этого материала».

Еще помню строчку из институтского учебника электромеханики, чей смысл для меня туманен и сегодня. «В этом можно убедиться, применив правило левой руки. Применив правило правой руки, можно убедиться в обратном».

Встречал Новый год (1860) в купеческом клубе, где прислуживал. Господи, как много выпили господа вина.

У нас в семье было заведено, что в Новый год главное – много вкусной еды на столе и «Голубой огонек». Учась позднее в институте, оказался приглашенным на подобное мероприятие к одногруппнику в Покров. Там организация стола оказалась несколько иной: горстка салатов и масса вино-водочной продукции.

Позднее я узнал, что такой подход к празднованиям свойственен многим людям. И со временем я даже научился распознавать адептов этого движения. Но тот покровский новый год оказался для меня самым жестоким и поучительным.

На меня напало религиозное настроение. Я сижу один в комнате и смотрю на картину, изображающую старца Серафима, выходящего из келии и дающего кусок хлеба медведю. Хотелось бы убежать в пустыню, молиться Богу и быть свободным от господ и от всех людей и от страстей.

У моего школьного друга бабушка в соседнем селе жила прямо напротив церкви. Мы часто бывали у нее, что дало некоторые наблюдения за нравами верующих, склонных к соблюдению всех церковных ритуалов. Среди этой довольно безликой массы выделялся один мужичонка – горький пьяница. В церкви он появлялся регулярно, не всегда трезвый. Клал размашистые кресты еще на дальних подступах. При этом пальцы складывал щепоткой. Но иногда, для большего молительного перекрытия, вероятно, переходил на двоеперстие.

Под впечатлением чудной, чарующей музыки, под влиянием речей я чувствовал себя другим человеком. Мне казалось, что я расту, увеличиваюсь. Я дрожал, по жилам пробегал огонь. Я как-то поумнел, просветлел, перед моими глазами открывался какой-то широкий светлый горизонт. Мои мысли, моя душа сливались со всеми одними и теми же желаниями и надеждами... Вдруг неожиданный толчок в бок сбросил меня с неба на землю и заставил вспомнить, что я не студент, а официант. Меня толкнул Кузьмич и сказал: "Собирай серебро и проверь. Да смотри, чтобы кто не украл двух бутылок шампанского, которые я стащил и спрятал за бюст".

Рассказывал знакомый священник, не имевший своего прихода, но часто служивший в одном из центральных храмов. К ним регулярно приходил парень нетрадиционной ориентации, обожавший каяться и грезивший спасением души. Сей грешник особенно ценил те дни, когда службу проводил кто-то из лиц, стоящих ближе к верхушке в церковной иерархии.

Вот этот еретик умудрился прорваться к тогдашнему митрополиту. Пал перед ним на колени и потребовал отпущения грехов, на что митрополит устало выдал: «Куришь, что ли?» С тех пор грешника того в приходе не видели.

Я стал им читать манифест и объяснять. Читал я с чувством, и когда прочитал заключительные слова: "Осени себя крестным знамением, православный народ, и призови с Нами Божие благословение на твой свободный труд, залог твоего домашнего благополучия и блага общественного", все перекрестились. У многих были на глазах слезы. Авдюшка шепотом спросил меня, можно ли ему теперь попроситься идти погулять. Ванька, 23-летний парень, заметил, что теперь, вероятно, ему позволят жениться.

Знакомая, уставшая от проказ маленькой дочки, переходит к угрозам: «Ален, я уже устала! Со следующего месяца пойдешь в детский сад!» Малышка настороженно спрашивает: «Что, больно будет?».

1 мая была свадьба Александра Петровича Глушкова и Анны Петровны Племянниковой. Преподнес им стихи, за которые получил 5 рублей. Сознаюсь, что стихи были плохи и не стоили ни копейки.

Самые смешные стишки для таких случаев писал панк Алекс Яковлев задолго до того, как пирожки стали мейнстримом. Привожу пример его творчества:

При встрече мы не расцелуемся.
Губами не коснусь волос.
Не обниму тебя за талию.
Ведь у тебя педикулез.

Или такое:

Стал бы я сильной птицей –
большим и черным вороном.
Поднялся бы я в поднебесье.
И ср… бы людям на головы.

В марте слушал лекцию профессора Соколова о дыхательных и голосовых органах. После этой лекции стал читать популярную медицину.

- А правду ли говорят, - спросил Тарас, - что дорога будет как стрела прямая и что, когда пригорки сровняют и леса прорубят, Петербург будет виден как на ладони?

- Разве можно глазу человеческому видеть за 700 верст, - ответил Кондаков.

К знакомому травматологу на прием приходит дама. Чистила кастрюлю. Откололся кусочек эмали и попал ей под кожу. Требует незамедлительно госпитализировать и спасти ее от неминуемой гибели, иначе осколок примется путешествовать по телу, пока не попадет в сердце. А там все.

Врач спокойно спрашивает, как же живут ветераны с осколками в теле, оставшимися со Второй мировой? Дама краснеет и убегает. На следующий день выясняется, что она написала жалобу на врача, обвинив его в некомпетентности.

Напечатанная 5 мая статья М.П. Погодина о польском вопросе и европейской политике привела в восторг простой народ. "Ведомости", в которых печатаются адресы от разных городов и обществ, высказываются против каких бы то ни было уступок полякам и требуют немедленного подавления мятежа. Хотя бы это даже грозило войной с Наполеоном.

14 апреля узнал, что объявлена война Турции. Идут целые обозы с новобранцами и провожающими их семьями. Господи, как много пьяных!

Товарищ, ушедший добровольцем на вторую чеченскую, говорил так: «Русским не надо хорошо жить. Им нужен шанс красиво сдохнуть. Им нужен пулемет и идея, ради которой за этот пулемет стоит лечь».

19 февраля раздался торжественный звон. Я пошел в церковь к Спиридонию. В церкви молящимися нашел только нескольких старушек. Народа не было. Стало очень грустно мне. В такой день и не поставить свечки за здоровье Освободителя их. Для кабака вот так всегда находятся и время и деньги...

Среди владимирцев популярна идея всемирного заговора. Даже в революции у них виноваты евреи, переодевшиеся матросами, а не безвольный Николай. На предложение сосчитать процент евреев в тогдашнем правительстве прямо по спискам обзываются и убегают. Очень похоже на обряд экзорцизма.

Только прислуживать, быть лакеями, только, по-видимому, к этому мы и способны. Другими словами, мы хотя и наемными и по собственному желанию, но остаемся все-таки рабами. Возьмем вот хоть меня. Я и грамотный, и постоянно много читающий и рассуждающий, вот, несмотря на мои 30 лет, не могу отстать от этой беспечной жизни, не могу решиться поступить куда-нибудь письмоводителем или конторщиком. На словах мы способны на все, а на деле. Нет у нас ни предприимчивости, ни энергии.

Слышался громкий шепот и замечания. Многие высказывали свое первое впечатление о владыке.

- Все манеры Филарета, но только одни манеры, а выражения в лице никакого нет.

- Одно смирение и больше ничего. Знаем его мы весь род. Ни одного умного.

- Лицо, однако, у него замечательное, как бы дышит святостью.

- Брат тоже у него смирный, а какой из него толк. Я его знаю. Учился вместе с ним...

В июле заключил контракт о найме квартиры в нашем доме с генерал-лейтенантом Колюбакиным, бывшим кутаисским губернатором. Генерал страшно вспыльчив и, как рассказывают, в Кутаиси всех колотил. Извозчик мне вчера рассказывал, что генерал сел и велел ему ехать. Проехав немного, он крикнул: "К сенатору Толмачеву". - "А где он живет?" - "Как, ты не знаешь, где он живет?" Бац его по уху. Затем стал колотить по спине, приговаривая: "На Пресне, на Пресне..." Библиотека у генерала громадная.

Очень частое определение хорошего-плохого начальника во Владимире такое: «Вот это классный директор был. На площадку придет, с каждым из работяг за руку поздоровается!»

Посылал статьи и в "Новое время", и в немецкую газету. Понять не могу, почему это газеты никогда не помещают таких простых статей, как мои.

В бытность мою журналистскую в редакцию пришла бабуля с текстом песни. Песня была за достижения народного хозяйства. Запомнился припев:

Где провернулось у фортуны колесо –

Там космонавтов над землёю пронесло! (2 раза)

Осматривал лес и не узнал. Вырублен почти весь. Крестьяне хотели его купить, но Глушкова запросила очень дорого. Теперь крестьяне отчаянно его рубят, не справляясь, чья это собственность.

Знавал бизнесмена, сгноившего деревообрабатывающий цех только потому, что ему казалась низкой цена, предлагаемая за оборудование.

Мне не хотели выдать деньги, находя, что в стеклах есть пузырьки. Я отправился с жалобой к генерал-губернатору князю Долгорукову, который приказал выдать деньги, три тысячи рублей. Когда я явился за получением денег, меня окружил, как саранча, целый штат чиновников и других лиц, начиная с бухгалтера и кончая десятскими. На своем веку много мне приходилось видеть разного народа, но таких вымогателей я еще ни разу не встречал.

Был знаком с людьми, работавшими в русско-американском фонде, занимавшимся усыновлением детишек. Надо сказать, что американцам не давали здоровых детей. Старались избавляться только от больных. Хорошо помню, как семья из Нового Орлеана приехала, чтобы подобрать для своей младшей девочки с синдромом Дауна в пару такого же мальчика, чтобы дети не чувствовали себя одинокими в этом мире.

Так вот. Самыми главными крохоборами и вурдалаками были владимирские чиновники. Даже те, от которых ничего не зависело, норовили поиметь хоть какую-то маржу. При этом речь не шла о диких суммах. Часто хватало пятидолларовой бумажки, зато на каждом шагу.

С 15 ноября наша улица запружена ежедневно и едущим и идущим народом, направляющимся во двор Бахрушинской богадельни. Все желали взглянуть на пруд, на котором на льду образовался крест более темного, чем остальной лед, цвета. Служат молебны и берут воду из пруда. Рассказывают об исцелениях. Ходил смотреть и я. Форма креста ясно очерчена. По моему мнению, очень возможно, что маляр, вымывая кисть, сделал знак креста на льду.

Знакомый сельский священник, случайно встреченный на вокзале, горюет: «Опять прихожане рукава рясы какими-то соплями измазали».

Приезжал в конце января к барыне из доставшейся по наследству от Демидова вотчины крестьянин Карнин просить разрешения ему выдать дочь свою замуж за крестьянина чужой вотчины. Петр Львович Демидов в таких случаях, давая разрешение, ничего за это не брал, барыня же взяла 100 рублей. В феврале барыня передала ярославскую пустошь за 500 рублей купцу, который хочет устроить там паточный завод. Я не вытерпел и сказал барыне, что крестьянам эта пустошь нужна, они очень хотели купить ее и давали уже 400 рублей.

- Что же я должна была подарить им 100 рублей? Это слишком много, - ответила она.

- Но крестьяне ведь ваши, а купец чужой. Возможно было бы эти 100 рублей возвратить, наложив на них оброк по 1 рублю на душу.

- Охота мне еще возиться с ними. К тому же я у тебя об этом не спрашивала и в советах не нуждаюсь.

Один владимирский персонаж затеял стройку в пригороде. При дележе участков урвал целых три. Один, правда, был бросовый, на болотине – на месте заиленного пожарного пруда.

Два сухих продал втридорога. В низине же решил строиться сам. Знающие люди посоветовали найти болотоход для планировки участка. Доставлять тралом экскаватор на гусеницах в пригород дорого. Решил экономить.

Арендовал белорусский МТЗ, известный в народе, как «петушок». Тот увяз к обеду. Отдал денег такому же, чтобы вытащить первый.

На следующий день, осознав, что всему виной квалификация экскаваторщика, нанял того, что вытаскивал первый. Второй застрял чуть раньше, чем к обеду. Первый стал доставать второго. Засели оба. Их к вечеру вызволил бульдозерист с фермы. Условия сделки не разглашались, но владелец участка ходил мрачный.

Заплатил владельцу корейского пневмоколесного экскаватора. Такие могут разъезжать по дорогам общего пользования своим ходом. Кореец честно приехал, а к обеду уже сел до середины кабины. Вытаскивали коллегиально – бульдозер с фермы и оба МТЗ.

Нанял трал и экскаватор-болотоход на широких гусеницах. Тот все сделал за два дня.

Построил дом из дешевого сырого бруса. Я теперь иногда проезжаю мимо его участка. Специально. Просто интересно, чем закончится сериал.

Я поинтересовался, что это за здание, и мне рассказали, что это дворец времен Павла I. Здесь, говорили мне, было семь дворцов. Однажды, по неизвестной местным жителям причине, Павел I приказал 6 дворцов снести и места, на которых они стояли, заровнять и запахать. Когда ему было доложено об исполнении приказа и добавлено, что седьмой стоит в целости, он изумился и сказал: "А я думал, что там всего шесть. Если седьмой остался, пусть стоит. Приставить к нему часового и вещи беречь". С тех пор дворец стоит неприкосновенно, и в нем, по уверению крестьян, водятся черти.

Вот воспоминания ветерана Великой Отечесовенной войны, родившегося в селе Парша под Юрьев-Польским: «Хотя вот, помню, молодежь любила ребятишек помладше подначить. На храбрость проверку устроить. Мол, на кладбище ночь просидеть. Оно на отшибе маленько стояло. И как досидит парнишка до часа положенного, так должен выйти и полотенцем белым помахать, что выдержал испытание. А остальные вроде судей — сидят и по очереди в стороне караулят. Не спят. А на кладбище сами не идут, только от крайнего дома смотрят. Долго так шалили, пока бабульку в гроб не вогнали. Она корову ходила искать, а тут вылезает белое с кладбища. Бабуля и того... Совсем... От испуга не выдержало сердце. С тех пор перестали».

В этом году господа встречали новый год у Дуровых. Первого января у нас утром было много гостей, и обедали князь Вяземский и дядя барина, петербургский губернатор Кавелин. Когда стало темнеть, он видел из окна искры. Вслед затем послышался стук в стену. Это зажигали фонарь и вставляли его в стену дома.

- Как, у вас в Москве до сих пор вколачивают фонари в стены деревянных домов. Ну, это небезопасно, неправильно, - сказал он.

На другой же день у ворот был поставлен столб, и на нем укреплен фонарь.

Тут на ум первым делом приходит аналогия про уличное освещение в Кидекше. Но есть еще одна история.

Как-то владимирский начальник «Вторчермета» расшумелся, что плана нет, и погнал подчиненных резать все, что встретят на своем пути бесхозного. Одна бригада срезала даже металлоконструкцию, изображавшую общественную елку. И все бы ничего, да на дворе стоял декабрь. Вторая его половина.

На краю деревни близ церкви стояла небольшая изба священника, состоявшая из комнаты с перегородкой. Вся комната была завалена кочнами капусты, и поэтому племянница провела владыку за перегородку, где стояла кровать и киот с образами. Выпив чаю, владыка вышел осматривать огород.

- У нас все бедно и не устроено, - извинялась попадья.

- Мы и сами жили так, - задумчиво ответил владыка.

Женщина-врач рассказывала, как в 1990-х они ездили по деревням. Зашли в один полуразвалившийся дом, а там бабулька, почти неходячая. А на ней (в честь приезда комиссии по инвалидности) черное шелковое белье – муж-фронтовик в 1945 привез из Германии.

Однажды был я у дяди Корнилия в то время, когда к нему приезжал купец Морокин за лекарством от запоя.

- Ты мне составь, пожалуйста, покрепче, - говорит купец. - У меня дела, а между тем, как начну пить, недели три нахожусь в безумии. Вот тебе 10 рублей. Не жалей добра. Составь крепче!

- На наш век дураков хватит! - сказал Корнилий после отъезда гостя. - Я ему купил на 10 копеек солодкового корня, ревеню и сварил с полынью. Это пойло облегчило его желудок, и он перестал пить. Теперь еще просит.

"Так вот почему, - думал я, - он ходит в красной рубахе и плисовых штанах! Хорошо быть знающим человеком! Буду учиться всему. Хочу все знать!"

Я не знаю, до какой степени оправдано лечение народными средствами. Но только в соседях у нас (это семидесятые годы прошлого столетия) была бабушка, попавшая в пятиэтажку после хрущевского разгона деревни. И эта бабуля дотянула почти до ста лет, а из всех снадобий признавала только собственноручно собранные травы. Лично мне она как-то остановила кровотечение от жуткого пореза ржавым листом железа. Сейчас крохотный шрам только и напоминает.

Пришел между прочим и Никита, живший лет 40 в кучерах и наконец прогнанный господами за пьянство.

- Не горюй и не плачь, - говорил он. - Москва слезам не верит. Надо быть проворным и ловким. Вислоухим там плохо - облапошат. Если напроказничал - хорони концы, не попадайся. Мы, бывало, целую ночь гуляем по кабакам, трактирам и у красных девушек, а утром дома, как ни в чем не бывало. Все шито и крыто. Одним словом, гуляй, да дело знай и не зевай.

Мать заметила ему, что я еще мал для гулянья.

- Э, скоро научится, - ответил он. - Там нужно жить так, как живут товарищи. С волками жить - по-волчьи выть. Чужая сторона по головке не гладит. А ты первым делом, как явишься, - учил он меня, - кланяйся в ноги. Сиволапого к ручке не допустят. Стой прямо, руки по швам. Повернуться прикажут - живо налево кругом.

Сосед по первой квартире с гордостью рассказывал, как его в армии «деды» гоняли. В конце долгого рассказа гордо прибавил: «Зато армия из меня мужика сделала!»

Автор мемуаров с гордостью вспоминал, что видел царя трижды за свою жизнь. Один раз во Владимире

Государь оглянул народ и строго и громко сказал: "Довольно". Народ моментально рассыпался.

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции