Люди той эпохи

Илья Поляков:
Писатель
Илья_Поляков
Всем, кто прямо или косвенно упомянут в этом рассказе, воздастся по делам его. Но очень бы хотелось, чтобы еще при жизни. Уж очень заманчиво успеть посмотреть на такое чудо
ИСТОРИИ 12 декабря 2017, 10:12 2 7028

На мой скромный взгляд, одно из самых гениальных авторских предисловий в истории литературы досталось роману «Похождения бравого солдата Швейка» Гашека. Вся соль этого своеобразного эпиграфа заключена в первых и последних словах: «Великой эпохе нужны великие люди. Но на свете существуют и непризнанные, скромные герои, не завоевавшие себе славы Наполеона. История ничего не говорит о них... ...Он не поджег храма богини в Эфесе, как это сделал глупец Герострат для того, чтобы попасть в газеты и школьные хрестоматии. И этого вполне достаточно».

История априори акцентирована на отдельных людях. Иначе нельзя — исследователям требуются какие-то заметные вехи для понимания последовательностей и классификации всего этого бардака, прозванного «историческим процессом». Поэтому так ходко разбираются на маркеры всякие вожди и другие выпуклые личности. Не всегда только выборные персонажи являются эталонными с позиций нравственных – просто подглядывающему глазу исследователя легче зацепиться.

Так иногда случается в повседневной жизни. Мы знаем порой, как зовут директора завода, но до инженера, которому, вероятно, этот завод и обязан процветанием, нам нет дела. Если в соседней квартире поселится какой-нибудь Эйнштейн или Пушкин, мы даже не сразу поверим в реальность происходящего. В голове может не уложиться, что с гением можно покурить на балконе или стрельнуть у того соли. Небожители тем и интересны, что редко спускаются на землю.

Портрет со страниц газеты может не совпадать с тем, что можно увидеть в быту. Дело даже не в количестве ретуши изображения, а в нашем восприятии и желании не увидеть что-то большее, чем навязанный образ, хотя тот много суше и скучнее, чем реальный человек.

Мне хочется вспомнить о некоторых людях, которые когда-то жили во Владимире. И которых, увы, уже нет. Мне просто приятно, что я знал кого-то из них или слышал воспоминания близких. Просто это были очень хорошие люди. И они не заслужили скорого забвения.

Дело упрощается тем, что речь пойдет о двух семьях. О двух супружеских парах. Об одном человеке я уже писал. Пришло время рассказать о его жене. Точнее, дополнить официальный портрет.

Афанасьева Капитолина Леонидовна. В девичестве Золотавина. Друзья и знакомые звали ее Капа. Близкие в письмах обращались Капелька или Капля.

Многим ее имя знакомо оттого, что благодаря ей вышла первая книга Андрея Вознесенского «Мозаика» и что сам поэт называл ее Святой. Из-за выхода этого сборника она лишилась кресла главного редактора издательства и стала работать корректором в типографии Политеха. Многие местные и столичные литераторы считали счастьем знакомство с ней.

Это официальная сторона вопроса. А неофициальная такая: родилась в Ундоле в 1922, служила во время войны военным корреспондентом. Была прикомандирована к штабу Жукова.

Курила до конца жизни «Беломор», отчего незнакомым людям казалась строгой, сухой и даже суровой. Обладала роскошной русой косой.

С мужем-летчиком у них было общее увлечение – домашние заготовки. Регулярные походы в лес и сбор всего, что съедобно. Они практиковали массу рецептов приготовления грибов и ягод. И знали про них, вероятно, все – даже больше, чем о том пишут в энциклопедиях мудрые мужи и научные коллективы.

Родственники оказались не в состоянии осваивать такое количество маринадов и солений – супруги вдвоем работали, как небольшая перерабатывающая артель.

Их домашние экзерсисы (от соленых рыжиков до домашних наливок) ценились на писательских дачах в Переделкино. Лично я слышал самые восторженные воспоминания о них буквально год назад – от одного из потомков тогдашней творческой интеллигенции.

Когда не стало сил ходить в сад, Капа все равно посылала гонцов на рынок и хороводила на кухне до тех пор, пока окончательно не слегла. Но даже с дивана через стенку пыталась руководить кухонным процессом – она не верила, что кто-то может сделать это лучшее нее.

Писательская братия вообще очень любопытная порода. Тут встречаются прожженные циники и странные идеалисты, готовые грызть горло за убеждения. Или ранимые романтики, с характерами как у субтильных девушек из плохих романов. Дело даже не в количестве таланта, отмеренного человеку. Тут, наверное, играет роль сама атмосфера творчества и необходимость на какое-то время отключаться, выбывать из мира вещественного. И потому характеры в их мире еще выпуклее и ярче, чем у героев литературных произведений.

Лев Григорьевич Белов. Настоящая фамилия Певзнер. Белов – это псевдоним, фамилия бабушки. Родился в Ташкенте, но последние годы провел во Владимире.

Добрейший человек с тонким чувством юмора. Абсолютно непримиримый, даже жесткий в вопросах национальной нетерпимости и брезгливый к любым проявлениям пошлости.

С первого дня войны пытался прорваться на фронт добровольцем. Долго не брали – один глаз с детства почти не видел.

Попал в Киевское артиллерийское училище. Там готовили самоходчиков на Су-76. Сучка, Голожопый Фердинанд, Прощай Родина, БМ-4 или Братская могила на четверых – это все «народные» прозвища той самой газовской самоходки. Собственно, в каждом из неофициальных имен чувствовалось отношение солдат к машине.

При сдаче экзамена на выпуске чуть не задавил проверяющего – все же с одним рабочим глазом служить мехводом проблематично.

На фронте делал изумительные по выразительности карандашные зарисовки солдатского быта. И отправлял трогательные письма домой. В них не встречалось почти обязательных для той поры приветов и пожеланий многочисленной родне. Только трогательные, почти литературные разговоры о жизни. Такие письма-размышления в рамках, дозволенных военной цензурой.

Воевал. Получил тяжелое ранение. Повезло уцелеть.

Прекрасно играл в шахматы. Умел стать интересным собеседником. Отличался безупречной грамотностью. Читать книги из его библиотеки и сегодня крайне интересно – в них обязательно встречались карандашные исправления всех опечаток и ошибок, просмотренных редактором. Иногда правилась стилистика. В редких случаях добавлялись авторские ремарки в духе Вольтера: Дурак! Кто тебе сказал?

Его вторая жена сильно уступала годами. Тоже писательница, хотя сама с иронией относилась к подобным опытам и считала их юношеским баловством.

Публиковалась под псевдонимом Ева Тениш. Много работала переводчиком. Знала, помимо русского, татарский, узбекский, немного говорила на таджикском. Незадолго до ухода задалась целью освоить арабский – и справилась.

Во Владимире многие и не подозревали, что Фания Юнусовна Белова когда-то задавала тон в интеллигентской тусовке Ташкента времен СССР. На нашей же земле она работала по линии собеса. Сначала в отделе по уходу за стариками, затем занималась бездомными. Совсем в конце помогала пройти социальную адаптацию детям из детских домов.

Ее чудесные рассказы-зарисовки рабочих моментов помню и сегодня. А то, что бездомные стали проходить санобработку и перестали выглядеть на улице, как вшивая биржа – это во многом ее заслуга. Она своей жизнью проповедовала доброту там, где общество ценило озлобленность.

В неблагополучной семье приметила талантливую и сообразительную девочку. Больше года содержала ее за свой счет. Вопроса о каких-то компенсациях даже не стояло. Потом уже стала оформлять на нее опекунство. К сожалению, не успела.

Из всех моих знакомых эта хрупкая мусульманка больше всех годилась на роль христианской добродетели. На деле же ей приходилось возвращать к нормальной жизни людей, высосанных монастырскими уставами. И слушать постоянные издевки по поводу национальности ее и мужа, терпеть снобизм различных чинуш и выслушивать упреки по поводу непонимания нашей русской культурной исключительности.

И мне жутко интересно, что же такого совершили великого и важного для истории те люди, что травили Капу за честно выполненную работу; которые обвиняли Льва Певзнера в освоении тепла ташкентского тыла, а Фанию Белову в меркантильности.

Я, наверное, все же верю в бога. А еще больше мне импонирует учение кармы. И думаю, что всем, кто прямо или косвенно упомянут в этом рассказе, воздастся по делам его. Но очень бы хотелось, чтобы еще при жизни. Уж очень заманчиво успеть посмотреть на такое чудо.

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции