В самом начале моих журналистских потуг бывалый газетный зубр объяснил мне немудреную технологию расчета массовки. На случай, если потребуется оценить масштаб толпы в метро, митинга или демонстрации. Формула оказалась простой и впечатляюще точной – один человек на полметра площади. Для определения габаритов людского пятна тоже находились методы – стандартные расстояния между столбами, протяженность домов типовых проектов и прочие ухищрения.
Немудреную математику эту я усвоил легко. И даже иногда пользовался ей. Не особо задумываясь над тем, насколько хорошо поддается трамбовке условная группа людей, следующая плотным строем на условное общественное мероприятие. До недавнего времени. Потому что на днях я совершенно случайно узнал, что в СССР существовали нормативы для определения вместительности общественного транспорта. И они, признаться, впечатлили меня куда больше, чем простота оценочной системы, о которой я только что рассказал. Норматив такой: 8 пассажиров на квадратный метр. Много это или мало? Представьте себе самый маленький туалет в хрущевке, какой вы только видели. С раздельным санузлом. Так вот, это и будет искомая величина в один квадратный метр. А теперь попробуйте набить туда восемь человек гостей. Да еще, если можно, в зимней одежде и с вещами.
Советскую эпоху лично я никак не отношу к благословенным временам. И вообще считаю, что идеализировать СССР могут только люди, испытывающие проблемы с памятью и логикой, не способные выстраивать причинно-следственные связи. То, что люди в СССР жили предельно бедно, было уже понятно и тогда. Но мне сейчас хочется поговорить немного о другом. Не о том, какими мы были бедными. А о том, насколько дикими нас эта бедность воспитала.
Сравнить свой быт с тем, как живут люди в других странах, у нас в ту пору возможности не было. Самоизоляция, какой бы добровольной она ни была, не особо располагает к прогрессу – человеку нужна конкуренция. А в границах одного пастбища она сводится к простому выстраиванию иерархии. Не более. Оттого люди из-за рубежа казались посланниками неведомых миров. Даже если они приезжали из Чехословакии или Польши – родственных по социальной доктрине краев. Румыния или Югославия так вовсе расценивались как предгорья капиталистического мира.
Представление о мире, окружавшем нашу страну, складывалось по каким-то крупицам: слухам, книжным отрывкам, итальянским джинсам и телевизионной картинке. Получалось затейливо. Общая матрица советского сознания оказалась настолько живучей, что и сейчас отчетливо прослеживается в нас. Какими бы румянами мы ни натирались. И деформации эти что сейчас, что тогда имели причудливые очертания.
Для приобщения к чужой далекой и красивой жизни часто даже не требовалось менять ни качества, ни стиля бытия. Требовались только отдельные атрибуты. Весьма странные, порой.
В 1989 году я познакомился с девушкой из Владимира. Она показалась мне высококультурной барышней, потому что в резкой форме критиковала расцветавшее в ту пору увлечение оклеивать стены пустыми сигаретными пачками. Из пачек ваяли огромных роботов или лепили силуэты Кремлевских башен. Не имевшие фантазии располагали картонки шпалерами. В студенческой общаге такие красоты цвели через комнату. Жажду прекрасного утолял и «Космос», но особо ценился импортный материал. Хорошо помню «Мальборо» и схожий по колеру «Винстон». Изредка желтился редкий «Кэмел». Моя же знакомая с родителями-военными побывала в ГДР и Чехословакии, а потому знала толк в стилистических изысках. Когда я впервые попал к ней домой, то застыл в благоговейном параличе – стену комнаты украшали пустые блоки из-под импортных сигарет, причудливо отсортированные по цвету. После того как я узнал, что в родне ее нет курящих в принципе, уважение возросло чрезвычайно.
В детстве я хорошо помню, как началась вторая волна народного увлечения карате. В поездах продавали пачки фотографий дурного качества, на которых демонстрировались особенности ударной техники этого вида единоборств. Поговаривали, что за такие картинки можно получить срок почище, чем за распространение порнографии. Которую, к слову, продавали те же поездные офени. В итоге и само единоборство, и его возможности обрастали легендами, где-то перекликающиеся с историями о черных шторах и тайных комнатах. Хорошо помню, как дворовый авторитет (учился в третьем классе, а потому казался нам недостижимо взрослым), размазывая сопли и потрясая занесенным кулаком, убежденно доносил до сознания аудитории, что в Японии как-то пришлось сносить ветхий дом. Но из-за особенностей рельефа и скученности соседской застройки тяжелая техника не смогла дотянуться до объекта. Рабочие же вынесли коллегиальное решение: самурайские пупки не надрывать. И пригласили группу каратистов. Которых, как известно, в Японии хоть пруд пруди. Те вручную раскидали дом за неделю. Правда, переломали все кирпичи. Ребром ладони. Как и полагается. Мы, развесив уши, слушали пылкого оратора и верили. Самое интересное, что не только мы. Некоторые взрослые находили подобные истории правдоподобными и заслуживающими внимания.
Мой владимирский товарищ на рубеже восьмидесятых-девяностых, раз уж появилась возможность выезда за рубеж, решил нюхнуть европейского смога. Особого достатка у него не водилось, поэтому упор делался на автостоп и возможную уборку фруктов и прочую неквалифицированную подработку. В дорогу товарища собирал матерый хиппи. Который, судя по рассказам, в километраже превзошел Магеллана. И, как великую ценность, он вручил неофитам таинственные пакетики с чудодейственным порошком. Который когда-то входил в состав рациона спецназовца НАТО, но каким-то образом оказался у этого долгогривого романтика дорог. Снадобье делало воду из любой лужи пригодной для питья, обеззараживая и дезодорируя исходную влагу. Много позднее участники похода узнали, что имели дело с пакетиками «Юппи» и «Зуко».
Мой школьный приятель в январе 1990 года специально ездил в Москву, чтобы попасть на открытие Макдональдса. По возвращении его на родину несколько часов мы – близкие друзья – слушали восторженные отзывы об этом эпохальном событии, походившие на рассказы Мерлина в третьем лице. По которым выходило, что ходок побывал в многозвездном ресторане рейтинга Мишлен. А не в американизированной пельменной. Кстати, в ту поездку он разжился чеками Внешпосылторга и в «Березке» купил аж цельную пачку «Мальборо». Зеленую, с ментолом. Мы курили ее втроем. Смакуя и пробуя заграницу на вкус. Целый месяц. Чтобы снизить дегустационную нагрузку на единственную пачку, тщательно прятались в гаражах.
В студенческое общежитие я попал не в самый тучный год – на дворе стоял 1990-й. Выручал натуральный оброк, снятый с домашних шести соток и одногруппник, чья мама работала в каком-то далеком военторге. Он привозил нам невиданный доселе чай «Дилма» и стаканчики картофельного пюре с негритянским дядюшкой на этикетке. По знаменательным дням мы разводили содержимое стаканчиков кипятком и дегустировали, соблюдая торжественную малословность на время трапезы.
Позднее, когда уличные ларьки заполнились польским ширпотребом, я как-то стеснялся вспоминать и рассказывать о той оторопи, что порождалась первыми осколками потребительского изобилия. Хотя в ходу уже встречались солдатские сухпаи из гуманитарной помощи, бестолковые и неудобные спички которых хранились, как сувениры, у некоторых соотечественников в сервантах (с ежиком на этикетке, делались из шпона или вторичного картона). Примерно тогда же знакомый, побывавший в Германии, привез на родину невиданные доселе образцы – по батончику «Марса», «Сникерса» и «Баунти». Его мама зазвала родню на чай. А в качестве угощения на блюдце выложила заморские шоколадки, разрезанные ножом на аккуратные дольки. Во время раута принимающая сторона тщательно следила за тем, чтобы каждый из гостей успел причаститься. Vita nuova – dolce vita.
Знакомый мой путешественник, избежавший заграничной дизентерии благодаря чудо-порошку НАТО, во второй раз решил посетить Германию. И сумел сколотить компанию из семи человек. Один участник даже свободно владел немецким. Владимирский десант высадился в берлинском аэропорту Шёнефельде, но на толмача от переизбытка чувств напал ступор. И какое-то время он вообще не мог переводить.
Требовалось попасть на электричку, следовавшую в Веймар. И тут один будущий учитель физической культуры из Владимира нашел выход. Он бросился к первому попавшемуся ребенку и принялся настойчиво выспрашивать его на русском языке о местных путях и направлениях. Малец изрядно перепугался, не понимая вербальной экспрессии здоровенного незнакомца. На выручку бедолаге подтянулись родители, созревшие до обращения в полицию. Русских вояжеров спасло то, что пылко нарастающий стресс мобилизовал скрытые возможности переводчика русской группы. Отчего тот принялся бегло лопотать на немецком. Инцидент удалось погасить. Физкультурника прижали к стенке на тему латентной педофилии. И тот признался, что находился в плену заблуждений. Потому наивно полагал, что дети становятся немцами не сразу, а по мере взросления. А пока они мелкие, то говорят как все нормальные люди – на русском.
Моя знакомая оказалась в числе первых студентов, уехавших по обмену. Ей досталась Италия. Приехав, она рассказывала, что за бугром есть удивительный прибор. Его вставляешь в розетку, и все насекомые в округе или улетают, или дохнут. Ей никто не верил. Потому что такого в принципе не могло быть. Иначе, зачем мы все еще страдаем от комариной экспансии по вечерам?
Те туристы, что чуть было не закончили свое путешествие на подступах к Берлину, планировали забраться в немецкую глухомань. И в итоге обнаружили такую. В Швабии, на границе с Австрией и Францией. Там даже диалект другой, недоступный для понимания иным носителям хох-дойче. В провинции имелся открытый бассейн с 10-ти метровой вышкой для прыжков. С которого владимирские парни решили прыгнуть – такой тарзанки на Клязьме не встретишь. С непривычки быстро сигануть вниз не получалось и требовалось какое-то время на насилие над собой. И, пока парни собирались с духом, их бодро растолкал оторва лет 10-ти, который без промедления сиганул в далекую лужицу бассейна. В полете крича на очень чистом, пусть и совершенно нелитературном, русском. Героя выловили из воды раньше, чем он успел бы выплыть сам. Чтобы на языке Шиллера и Гете допросить, кто и где поставил ему столь чистое произношение. В ответ мальчонка на том же русском без признаков акцента выдал: «Да как достали вы уже, фашисты»!
Мальчик этот происходил из семьи волжских немцев, которой по программе возвращения на историческую родину 12 колен фридриховых дали гражданство. Знакомство туристов с новообретенным немцем оказалось весьма полезным – он учил их выносить джинсы из универмагов без спроса и вытаскивать сигареты из табачных автоматов без денег. Круг замкнулся. Прости же нас, Данте.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции
