Fin la Belle Époque

Илья Поляков:
Писатель
Илья_Поляков
Короткие штанишки детских воспоминаний - не самый удачный наряд для путешествия в прошлое нашей страны
ИСТОРИИ 3 октября 2016, 18:03 42 7036

Наша школьная учительница литературы очень любила, когда в сочинения ученики вставляли эпиграфы. Говорят, эта художественная забава хороша для дополнительной нюансировки текста. Я верил — в книгах встречались примеры. Но сам за все десять лет ни разу не попал. Сия хитрая наука долго не давалась мне. И сегодня я попробую наверстать упущенное. Поэтому сразу два эпиграфа.

- Так возьмите ее с собой,— сказал я.

- Она не захочет. Это не для нее. Ей нужно большое общество.

- Тогда пошлите ее к черту.

- Не могу. У меня все-таки есть обязательства по отношению к ней.

«Фиеста» (И восходит солнце)

Э. М. Хемингуэй, карибский пассионарий

- Я и сам не знаю, из-за чего я сражался! – вскричал Дик. – Но так уж водится в английском королевстве, что если бедный джентльмен не сражается на одной стороне, он непременно должен сражаться на другой. Он не может не сражаться, это неестественно.

«Черная стрела»

Викторианский сочинитель г-н Р. Л. Стивенсон (сын строителя маяков)

Когда начинают скулить: «Какую страну потеряли!», лично у меня уже отпала потребность даже обнимать, жалеть и плакать. Я не готов рассматривать медицинские аспекты — нет квалификации. Тем более, проблемы, требующие радикальных решений. У каждого, безусловно, свое видение ушедшей эпохи.

Спросите стариков, чья молодость хватанула коллективизации и ужасов войны. По большому счету, хорошие воспоминания сводятся только к нескольким вещам, которые маскируют насыщенную дрянь и низость того времени. Но ширма эта затмевает все. Мы умеем крепко запоминать только хорошее.

Все люди одинаковы. И «тогда» всегда будет лучше, чем «сейчас». Просто кожа была ровнее, ноги быстрее, помыслы чище, регулы регулярней, да эрекция устойчивей. Ну, еще врачи не так часто требовались и зубы мельче пережевывали — поскольку свои. Так что да. Золотое было время, причем у каждого. Но это неправильно. Потому что давно пора привыкать, что мы живем не в стране, а в мире.

Могу рассказать о том, как воспринимаю то время я. Точнее, из чего это восприятие сложилось. Те кирпичики, мотивы, штрихи, что дали картине прошлого некоторую целостность в моем сознании. Как ни мудри, а у любого автора в рукаве только личное — даже у Карла Маркса. Иначе он не автор, а балабол-общественник.

Людям, родившимся до 1991 года, стоит оставить точные анкетные данные для органов ЗАГСа. Тут они неуместны. Слишком ярко отразился Союз на судьбах и менталитете — все мы родом из СССР.

Так что я себя никогда не воспринимал персонажем той эпохи, что соответствовала конкретному отрезку истории — я чуть младше брежневского генсекретарства. Всегда ощущал себя жителем Союза. Следовательно, теоретически уже умудрялся жить тогда, когда меня еще и не было в планах. Иначе откуда следы того времени, читаемые и сегодня?

Я не должен знать и чувствовать прошлого в том виде, котором чувствую. Но оно давит и жмет, как дешевая обувь по плохой колодке. Думаю (даже уверен), что многим подобное чувство знакомо. Из чего оно складывается? Да из всего: рассказы родителей, бабушкины салфетки на полочках с хрусталем, кредиты на цветные телевизоры и бодрые радиопередачи по утрам. Материалец для строительства с гнильцой, ну так ведь и в средневековом фахверке обязательно дерьмо — без конского навоза смесь глины и соломы плохо липнет, знаете ли, к плетеным панелям. Вот и тут бы неплохо сдать бы все в архивы и запасники, но уже полны музеи мира подобным товаром. И ценности ему пока нет, как и доверия — то еще не история, а быль.

Мои родители вышли из послевоенного голодного поколения. Я помню, мы с сестрой здорово удивлялись их рассказам о бутербродах с маргарином вместо масла. Даже пробовали ради интереса — дрянь редкая. Но тогда это было лакомство. Нам говорили: тогда хуже жили. Скоро будем лучше.

Говорят, при Сталине сельское хозяйство процветало, а Хрущев его загубил системой совнархозов и укрупнения. Родители рассказывали, что в их детстве на любом колхозном рынке можно было встретить изобилие молочных бутылей и горшки с густой сметаной — вот в магазинах только одна помадка. Для многих и сегодня тогдашний рыночный ассортимент — жирный аргумент сытой жизни. Только вот нет среди апологетов этой мысли ни одного, кто бы из деревни — все до единого городские. И про то, как жилось в то время сельским рабам, почему-то молчат. А ведь достаточно только вспомнить о паспортах. Точнее, их отсутствии.

Семья моего деда переехала из деревни под Юрьев-Польским в город буквально за несколько дней до коллективизации. Причем причина банальна — деревня уже тогда жила голодно. Город обещал пусть не изобилие, так хоть не голод. Из родни, что осталась на вотчинных землях, больше не вырвался никто. Хотя вру. Двоюродная сестра деда не стала выходить замуж принципиально — не хотела плодить нищету. Она родила всего одну девочку, которую тут же отдала знакомым — бездетной семье в Приволжск. Только потому, что так шанс нормально выучиться и начать более-менее сносную жизнь без трудодней у девочки был выше. Сестра деда так и мучилась всю жизнь, а у девочки случились две мамы. Теперь девочка – москвичка и сама бабушка, а сестра деда давно умерла, надорвавшись по осени при заготовке дров на зиму. От деревни той осталось два дома, пробраться к которым можно только летом, чем дачники и пользуются. А меня и сегодня удивляет самоотверженность этой простой женщины — она сильно страдала. Но молчала. Упрямо молчала и сдерживалась все эти годы — боялась осложнить дочери жизнь. Дочка приезжала в деревню каждое лето. Только иногда сбивалась и говорила «тетя».

Пару лет назад в Гусевском районе говорил со стариками о колхозах и жизни в них. Удивило то, что еще в 1980-е они косили сено на колхоз. Косами. Вручную. Без тракторов. Без лошадей. Сорок тонн. На человека.

Мы же жили в ПГТ во Владимирской области — такое матери досталось распределение после института. Тогда в поселке насчитывалось шесть тысяч человек. Сегодня — чуть больше двух. Местная школа неплоха и ныне. Многие ее выпускники поступали в Бауманское и МГУ — кто помнит конкурс в 70-е и 80-е, тот оценит. Я лично сдал репетиционные экзамены (и вполне успешно) в МФТИ во время одной из областных олимпиад по физике. Да и позднее, в первом техническом студенчестве, эпюры и энтальпии котлов давались мне сравнительно легко — базовое образование выручало. Так что тут жаловаться грех. Кстати, в поселке стояла своя больница и станция скорой — сегодня ничего этого давно нет.

Другая сторона картины. Мороженое в поселок привозили три-четыре раза в год. Его продавали в пивном ларьке — профильное пиво случалось еще реже. За мороженым наши родители стояли после смены на заводе — иногда часа по полтора. В такие дни нам с сестрой доставалось по маленькому картонному стаканчику молочного — пломбир могли попробовать только в городе. Даже сегодня очень люблю пломбир. В брикете. С зайчиком на обертке.

Если в городах хоть что-то появлялось на прилавках, то в нашем краю кроме серой вермишели, перловки и фруктового ириса за два с копейками, ничего и не было. Ненавистные очереди за молоком и сметаной — да и тех, порой, не хватало. После Олимпиады стало еще хуже. Для справки: до столицы меньше двухсот.

За пельменями мотались в Иваново. За остальным — в Москву. Рюкзаки, сумки, баулы. Колбаса, туалетная бумага, мандарины. Пару раз меня отправляли самостоятельно. Но эти опыты хорошим не закончились — я и сегодня достаточно бестолков в бытовом плане. Хотя ненависть к очередям осталась и сегодня.

Поезд шел ночью, стоял три минуты. Открывали только общие вагоны — второй и шестнадцатый. На все направления. Летом выходило терпимо, но зимой получалось неуютно — прыжки по сугробам с непонятным результатом. Пару раз случалось, что приходилось громко стучать проводникам. Не совсем удобно без перрона.

Общие вагоны. Весьма специфический запашок. Сесть можно не всегда. Бывало, что стояли. И притягательные для детей билеты — малые картонные прямоугольнички с дырками, обозначавшими число. Или разноцветные фантики, где дату продажи следовало вырезать ножницами по хитрой траектории. Уже много позднее я узнал, что эта система была придумана задолго до революции. Так что билеты Николаевской железной дороги мало отличались от билетов Октябрьской.

Помню, как мы надрывали животики у московского очередного универсама, а напротив остановился небольшой курганский автобусик какой-то сельской школы, приехавшей на экскурсию. Из нее вывалилась орава детей подземелья и принялась фотографировать какую-то машину на обочине. Хозяин авто получил порцию паники и культурного шока. Просто авто было иномаркой. Детишки из автобуса до того дня ничего не видели, кроме «Жигулей» и «Волг». Им иномарка показалась важнее мавзолея. Учтите, что на пленку того времени умещалось 36 кадров. И по причине малочисленности они были очень ценны.

В школе на праздники детишкам требовались гостинцы — особенно остро проблема стояла под Новый год. Кто-то из родителей, чаще – моя мать по причине патологической идейной честности, получала на заводе в профкоме море спирта и отправлялась автобусом в столицу. И начинался обмен спирта на благосклонность завмагов — все с черного хода, все тайком. И у нас в квартире стояли потом благоухающие ванилином и шоколадом коробки для дележа и фасовки подарков — это было мучение. Хотя могу похвастать, что ни разу не спер из них даже мятного леденца. Но как это далось!

В городе, где я родился, в 1932 году произошел бунт ткачей — их жизнь резко ухудшилась, если сравнивать с дореволюционной. Бунт был так себе — набили рожу паре чекистов, махавших наганами, да одному особо крикливому коммуняке. Даже милицию разоружили без жертв и насилия. Взамен приехал Каганович с солдатиками и расстрелял несколько десятков человек. Забастовка завершилась. Единственным ее достижением стало то, что заводчанам стали выделять земельные участки под огороды. Почин разошелся по всей стране. А одного из моих прадедов репрессировали в 1937 — за беспорядки в его родном городе пятью годами ранее. Так что это одна из личных причин не сильно любить эти обязательные шесть соток того времени — я и не любил. Хотя у нас было четыре. Зато на болоте. Мне и сегодня непонятна тяга к таким горбатым санаториям. Просто тогда без них и выжить было нельзя — факт. Только не все испытывают тягу к земельным упражнениям.

Вообще, развлечений вроде бы как хватало, причем бесплатных. Лично мне достались ненавистная музыкалка, радио- и фотокружок, туристический клуб, секция бокса и два года дзюдо — потом тренер попросту спился. Но все равно чего-то не хватало. Вероятно, недоставало отсутствия казенщины. Романтики детям всегда мало.

В нашей детской компании мы зачитывали до дыр Вальтера Скотта и Гершензона, а затем мастерили фанерные щиты и деревянные мечи — то были славные битвы. Принцесс как-то в то время еще не водилось, так что рубиться приходилось за идеалы. Следом за рыцарской эпопеей налегло (пожалуй, даже навалилось) время Рида, Томпсона и Купера. Помню, что шили мокасины и жилетки. Натуральной кожи тогда сыскать не получалось — боксерские же перчатки стоили целый червонец — так что шили из героически спертого на ферме кожзама. Беда в том, что он оказался на основе стеклоткани — родная человечья шкура нестерпимо зудела после. А поселковая баня работала только два дня в неделю.

Один из наших, стараясь как-то разбавить эту героическую тематику бытовой нотой, обчитался историй Олдриджа о мальчике, мечтавшем застрелить лисицу. В подражание герою парень решил бегать мимо вечернего пригородного (таких куцых составчиков ходило много по стране — их звали «Веселыми», «Тарзанами», «Вагончиками») и орать дурниной: «Газету! Свежую газету!» Голосить пришлось почти все летние каникулы — примерно два месяца. На исходе августа появился результат. Какой-то сердобольный пассажир кинул газетный сверток к ногам жаждущего — в нем оказались яичная шелуха и две куриные косточки. Такими шагами уходила романтика.

Машины были редкостью даже в то время — в сравнении с сегодняшним. Помню, сколько хлопот деду-инвалиду стоило получить красный ушастый «ЗАЗик». Мотоциклы как-то шире распространялись. Хотя и их частенько покупали только после записи и очереди. Особенно тяжелые с Ирбита или Киева. Проще обстояло с мопедами — транспорт пацанов и дедушек. Мой «ЗиФ-77» с раздутой рамой «Орленка» достался во владение в сильно убитом состоянии за 15 рублей. Хотя вот на Владимирской ГТС мопеды выдавали электромеханикам — те гордо реяли на них по долгу службы и иногда на рыбалку. Ну, а основным гражданским транспортом, пожалуй, можно считать велосипед. На него, кстати, не так давно требовалась регистрация и даже получение номерных знаков. К счастью, в мое время такая практика числилась пусть и в недавнем, но прошлом.

В демонстрации некоторые грузовики украшались кумачом — два раза в год, следовательно. Еще один раз красный грузовик ездил, когда привезли в цинке паренька-афганца. Нас выстроили на линейку и даже медленно водили за грузовиком. На могиле афганца ныне гранит, а именем его названа улица в поселке. А я не могу забыть его матери и сестры. Отца у них не было. Я до сих пор не могу простить идейным болтунам такого отношения к людям. Хотя, вероятно, то моя проблема. Люди, посылающие на смерть других, обычно спят крепко и сладко.

Пока не научился сам и мне не досталось по наследству от сестры синего «Школьника» на рыжих шинах, отец один раз за лето сажал меня на раму и катил за пять километров в деревню — покупать мед. Меня на пасеке по малолетству жалели и кормили медом до отвала. Но даже эта сладкая нота не убавляла болевых ощущений поперек задницы — дорога до деревни лежала кочковатая и грунтовая. С тех пор я не верю счастливым лицам девушек, которых катают на велосипедах рабфаковцы в мятых пиджаках на холстах соцреалистов — это не самый комфортабельный способ передвижения.

Вообще, мед брали три литра на год для общесемейных лечебных целей — больше слишком дорого. Тогда вообще выходило много чего дорого и редко — даже конфеты часто делили сразу и на всех. Я долго стеснялся этой подробности, пока не узнал, что то практика повсеместная — черта времени.

Кстати, разница в организации быта городского и сельского в то время все еще была очень большой — сейчас эта пропасть существенно снижена. Это я понял в институте — даже в общаге ребята деревенские крепко разнились с городскими.

Позднее, когда началась перестройка и безумие с выживанием на всем постсоветском пространстве, городские оказались более способными к адаптации. Многие сельские ребята так и не приспособились к новым реалиям — у меня из класса недостает уже семь человек. Добрая половина из них попросту спилась. Такого процента я не упомню в городах. Мне, по крайней мере, не встречалось.

Про убогость одежды тех лет повторяться не стоит, думаю. Донашивание за старшими, одинаковость и угрюмость человеческой массы — про то сказали многое. Добавлю такой штрих. Одна из моих первых подружек, будучи представителем зажиточной прослойки (по тем меркам) и чуть меня постарше, как-то пожаловалась на зубную боль. Я не был оригинален — посоветовал обратиться к зубному. Она же сказала, что плевать. Мол, если и развалится, то все равно хорошие вставит и лучше настоящих — из золота. Позднее мне часто встречались подобные предпочтения. Такие в то время были цыганские представления о красоте и престиже. Золотые зубы, выгодно оттененные воротом свитера индийской вязки — турецкие “ Boys ” помоднеют позже.

Что еще навскидку приходит на ум при упоминании советских времен? Байдарочные походы и песни под гитару? Были и они. Но школьная форма по талонам, обязательная рабочая суббота раз в месяц и бестолковые речи с трибун (даже в школе) помнятся ярче. Дефицит даже городских телефонов — потому походы вечерами на переговорный пункт. Заветная формула перед фанерными кабинками: «Кого-нибудь, три минуты». Что еще? Страховка на тысячу рублей на 18 лет. Два-три человека, съездившие по путевке в Чехословакию (все до единого — парторги, завмагами или рядом)? Дрянные книги самой читающей страны? Запах книжного магазина? Талоны на бензин в хозяйственном? Модельные прически и канадки в парикмахерской? «Шипр» вояк и «Тройной» штафирной публики? Джинсы в зарплату инженера? У меня нет ностальгии по той эпохе — прошла, и слава богу. Хорошо бы, совсем не возвращалась. Даже в снах.

Дед моей бывшей жены вспоминал, как в довоенном детстве ему нравились жареные ржаные лепешки. Когда после долгого массированного наступления он-таки уговорил жену на подобный кулинарный подвиг — та морщилась, но жарила эту дрянь, хотя понимала, что из подобных упражнений в итоге получается, — то и есть не стал. Долго плевался и густо матерился сочными словами — вкус и ощущения из детства оказались неповторимы, поскольку безвозвратно изменился антураж.

Так что считайте, что эпиграфы я подобрал с умыслом. Кажется, они подошли, как надо — шалость удалась.

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции