Конь Казбек с улицы Лакина

Денис Дуденков:
Заведующий сектором природы ВСМЗ
Dudenkov
Конь старьевщика воспитывал у детворы добрые чувства уже одним своим существованием, своей выдержкой и прекрасным полевым запахом. Теперь этот запах растворился в бензиновом чаде столицы Владимирской области
ИСТОРИИ 7 ноября, 09:29 9149

Среди домов улицы Лакина во Владимире, на окраине Марьинки, в 1980-е годы прошлого столетия стоял один – с покосившимся забором, вросшими и гнилыми воротами, кучами навоза и зарослями высокой лебеды и репейника. Наличники его окон облупились, печную трубу перекосило, ступени крыльца провалились, а кровля с висящей зачем-то ржавой цепью угрожающе наклонилась.

Обитателя дома – крепкого мужика, с синим с прожилками мясистым носом, крупным испитым лицом и кустистыми бровями – звали Татарином. Был ли этот человек на самом деле представителем этого народа, или это была его кличка, никто толком и не знал. Работал Татарин старьёвщиком. Для этого у него была своя телега на резиновом ходу и прекрасный чёрный конь по кличке Казбек. В тёплое время года телега с хозяином колесила по дворам, собирая старое тряпьё. Это был натуральный обмен на пользующиеся спросом обитателей многоквартирных домов жестяные крышки для консервирования банок, какие-то трещотки на резинке и отрезы материи. Взамен народ отдавал старую, потерявшую облик, рваную одежду, калоши, бумагу и даже медную посуду.

Часто старьёвщик надолго уходил в запой, тогда Казбек переходил под опеку мальчишек. Привязанный к стволу старого, крепкого, как кость, кривого боярышника, выросшего у торца хрущёвки, он стоял, всхрапывая, качая огромной головой и иногда переступая ногами. В его тёмных с великолепными ресницами глазах таилась долгая дума, лоб с белой звёздочкой был бархатист, тёпел, его так и хотелось потрогать. Руки после трепания жёсткой чёлки и гривы, поглаживания лба пахли чем-то домашним и хорошим, как свежая выпечка, это был запах лошадиного пота – тонкий, волнующий и забытый. Казбеку несли ржаной хлеб, пересыпанный солью, он брал его одними мясистыми губами, жевал и натягивал неудобно привязанные поводья. Удила звякали, и всем хотелось вытащить их из пасти, дабы он нормально поел. Когда мальчишки сильно досаждали коню, он вскидывал голову, скаля огромные жёлтые зубы. Все дружно отскакивали, боясь, что укусит. Он не кусался, он только предупреждал, когда утомлялся.

Сменялась зима весной, галки начинали щипать свалявшуюся зимнюю шерсть с конской спины, бесцеремонно выдирая её пучки на свои гнёзда. Казбек вздрагивал одними мышцами крупа и грустно дремал на солнечном припёке, под его копытами, похожими на сковородки, таяло. Иногда появлялась конская плоть, свисавшая до земли, повергая кривлявшуюся в резиновых сапогах на весенних лужах детвору в дружный хохот и улюлюканье. Животное грустно косилось на глупых людей и встряхивало головой. Подходил опухший Татарин - весной у него был обычно другой заработок: возить навоз Казбека на дачные участки в районе водохранилища на реке Содышке. Телега, нагруженная навозом, катила по линиям пригородных дач, где раздавался мощный пропитой и хриплый клич: «Навоз, навоз, конский навоз». Когда телега опорожнялась вилами, хозяин говорил пригородной детворе: «Садитесь, прокачу». Прокатив, он говорил: «Всё хорош, слезаем и по домам валите, матери ждут, поисть дадут».

Однажды случилась беда: Казбек отвязался, забрёл с телегой на территорию 72-го детского садика на улице Балакирева. Казалось бы, всё ничего, но, миновав гостеприимно распахнутые ворота с раскрашенными жар-птицами, зайчиками и ежами, он наелся помоев из металлического бака с надписью «корм». Это были пищевые отходы, всё, что недоели дети – солянка, макароны, щи. Их собирали для свиней пригородного свинокомплекса, а тут лошадь, животное благородное, травоядное. Может, в мусор кто-нибудь что-то кинул, например, битое стекло, или разбил колбу лампы «дневного света», освещавшей группы, – их всегда было с избытком у этой помойки. Коня раздуло, бока стали напоминать дирижабль, чёрный и неуклюжий. Казбек упал на левый бок в вытоптанную им же лужу у боярышника, беспомощно озираясь вокруг. Начал подходить возрастной народ, ругая Татарина за «недогляд за скотиной». Подтянувшиеся мальчишки уныло молчали. Начались советы и воспоминания о прошлой деревенской жизни. Как ловкие пастухи прокалывали бока объевшимся клеверов коровам, спуская раздувший их «воздух». Хозяин виновато суетился: «Может, подведём поводья под него, протянем через сучок дерева, и все вместе потянем? Можно ещё и пару верёвок? Нет, ребята, конь – не корова, его так не спустишь». Стали подводить, тянуть, протаскивать поводья, проскальзывая ими по грязному весеннему льду, принесли бельевых верёвок. Всё бестолково: при поднятии конь заваливался и хрипел, сил и изобретённого допотопного приспособления явно не хватало. Молодая женщина стала легонько пинать ногой раздутый бок, один из мужчин в очках и шляпе с орденскими колодками на пиджаке под распахнутым плащом возмутился: «Что за дурь, ты побейся своим боком об косяк или налети вон на берёзу с разбега!» В толпе послышалась брань. Ночью мало кто спал, ударил лёгкий мороз, лужу сковало молодым перепончатым льдом и частично высушило, а несчастный Казбек оставался всю ночь в этой проклятой луже, примёрзнув боком. Шевелиться он почти перестал, больше лежал.

С Татарином пришёл старик с дипломатом из «кожзама» и в белом халате, наверное, ветеринар. Колол уколы, протискивал резиновый зонд. Коня через день увезли, и слухи пошли зловещие: на колбасу, мол, увезли, на мясокомбинат. Оказалось, бывает колбаса из конины, о таком ужасе никто из мальчишек тогда не догадывался.

Но когда проклюнулась клейкая молодая листва берёз и тёплые весенние ветры разогнали первые грозы, конь и его хозяин неожиданно приехали. Казбек сильно похудел, полукружья широких рёбер выпирали. Шерсть на испачканных сухой коркой навоза боках свалялась, да и взгляд потух, он как-то грустно теперь стоял, опустив голову с разросшейся в репьях спутанной чёлкой. Прикрыв глаза, он мало интересовался вовсю наступавшим настоящим теплом.

Началась возка навоза – «суровоз», как называл это дело Татарин, – и вновь потянул Казбек телегу и своего возницу по дачным, со следами весенних ручьёв, дорогам. И вот тут на владимирской объездной трассе, именуемой Пекинкой, произошло непоправимое. В Казбека врезалась «БМВ» с крепкими ребятами в ярких спортивных костюмах. Телегу развернуло, навоз рассыпался по дороге, и до зацветающих садов возница не добрался. Больше никто Казбека не видел. Увезли ли его на мясокомбинат или просто «утилизировали» как павшую скотину – неизвестно.

Хозяин остался жив, сильно побитый и пьяный скитался он некоторое время по дворам. Больше он лошадей не заводил. Может, в наступавших в стране больших переменах изжила себя профессия старьёвщика? А может, всё же несовместимы лошади с современными городами и растущим с каждым годом потоком автомобилей: много здесь помоек, ртутных ламп и прочей гадости? Жаль, Казбек воспитывал добрые чувства уже одним своим существованием, выдержкой и прекрасным полевым запахом. Теперь этот запах растворился в бензиновом чаде улиц, жив лишь старый опиленный и полузасохший боярышник, где когда-то все пытались поднять вожжами Казбека. По весне он цветёт, словно вырезанными из салфеток, невзрачными цветами, а осенью радует птиц крупными хрящеватыми, костистыми и безвкусными ягодами…