Вне всякого сомнения, подготовка к 100-летию со дня рождения нашего знаменитого земляка Юрия Борисовича Левитана всколыхнула не только память людей, но и души. Ведь его голосом говорил сам народ – и о таких трагических временах, как Великая Отечественная, и о мирных свершениях космического масштаба.
Он так именно и представляется – по его уникальному голосу. По чеканно-звучному и ожидаемо наиважнейшему для страны: «Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза!..» Просто, доходчиво, убедительно, причём без каких-либо явно отрепетированных «акцентов», якобы присущих только данной творческой личности. Но, тем не менее, его ни с кем не спутаешь и именно по голосу чётко представляешь себе говорящего как реального, близкого тебе по духу человека. Газетные же портреты и редкие появления на телеэкране намного отстали от его мировой славы. Более того, известно, что в годы войны специально распространялась дезинформация о его внешности, чтобы фашистская агентура не могла обнаружить «личного врага Гитлера номер один».
Кстати, эта расхожая фраза гуляла давно, однако лишь совсем недавно я случайно встретил в статье уважаемого автора не только её подтверждение, но и, как говорится, логическое продолжение: оказывается, врагом номер два бесноватый фюрер считал… Сталина! Удивительнейшее и убедительное подтверждение призывной, всёсокрушающей силы правдивого слова!
Ещё характерная деталь. В документальных (!) фильмах о войне мы видим столпившихся у репродуктора людей, которые, затаив дыхание, слушают сурово звучащие слова Левитана о положении на фронтах. Всё было именно так, хотя ни единой записи его голоса того времени не сохранилось: не до того было, да и технически трудно выполнимо. Озвученное же им в годы войны он надиктовал на плёнку позднее – и для фильмов, и для музейных композиций.
Наконец, деталь уже как бы уточняющего характера. У сельских жителей военного времени, к коим отношу и себя, воспоминания о юбиляре – особой специфики. Взять наше село Ратислово. Ни киношного репродуктора на столбе, ни радиоточек в доме, а работавшие на батареях приёмники хранятся под замком в сельсовете: чтобы исключить возможность вражеской радиопропаганды. А так как из-за отсутствия электричества фильмы немые, то и произносимое всесоюзным диктором – только в «письменном виде»: титрами на тусклом киноэкране. Или газетными строчками. Но ведь, насколько помню, всё самое важное (а им были новости с фронта) подавалось: «Левитан сказал…» А затем и «напрямую» наладилось: с переломом в войне у населения стали не возбраняться детекторные приёмники. Был такой и у нас: мы с отцом, комиссованным по ранению и контузии ещё в 44-м, смастерили. Весной 45-го я даже засыпал с наушником под щекою (ночами помех было меньше): сидел, пока глаза не слипались, чтобы первым услышать главную новость и утром взрослым сказать. Но – до сих пор жалею! – в самый долгожданный момент проснулся от стука в окно: «Вставайте! Левитан объявил о победе!»…
Но есть у меня связанное с памятью о Ю.Б. Левитане нечто действительно, на мой взгляд, уникальное: сугубо личностное, а потому и особенно дорогое.
Произошло это осенью 1959-го, когда я работал корреспондентом в Кольчугинской районной редакции радио. Хорошо помню, как всколыхнула тогда наш небольшой коллектив неожиданная новость: в город на встречу с радиослушателями приехал сам диктор Юрий Левитан!
Выступал он в битком набитом зале городского ДК, а так как наша редакция находилась в том же здании, редактор Николай Михайлович Пухов нашёл повод пригласить именитого гостя – к нам: «как коллегу к коллегам».
Левитан из вежливости согласился зайти «на минутку» в нашу студию. Знакомясь (!) уважительно пожал каждому из нас руку. Не без интереса осмотрел весьма скромную аппаратуру («нормально - когда-то все с этого начинали»). Что-то спросил о чисто профессиональных «деталях» («да, всё правильно делаете»). В общем, был настроен очень доброжелательно, разговаривал с нами подчёркнуто как равный с равными: «ведь действительно же – коллеги»!
Но когда Пухов вдруг предложил ему «записать на пленку текст завтрашней передачи» (вот, дескать, кольчугинцы-то удивятся!), настроение Левитана мгновенно испортилось. И действительно же, ведь всему должна быть мера! Во всяком случае, мне показалось, что высокий гость посчитал предложение явным амикошонством, а то и нахальством. Хотя отказался – умело и вежливо:
- Так ведь тогда вам придется заплатить мне за работу. А у меня – высшая категория. Поэтому оплата должна быть – соответствующая. И останетесь вы, по крайней мере, на месяц, – без гонорарного фонда…
Но вдруг тут же, после того как он Пухова на место поставил, фактически указав на дистанцию между ним и нами, я высунулся:
- Юрий Борисович! А ведь мы с вами – однокашники.
Изумился такой наглости высокий гость наверняка больше, чем пуховскому предложению. По-моему, у него даже глаза округлились. Это что, мол, ещё за такой юный фрукт?
- Это в каком же, позвольте узнать у вас, смысле?
- А в таком, что мы с вами у одной преподавательницы учились: у Людмилы Евгеньевны Морякиной.
Это была одна из моих хотя и очень строгих, но любимых преподавателей Владимирского пединститута. А осмелился я о ней вспомнить потому, что она частенько по разным поводам рассказывала нам о своём давнем ученике – «Юрочке Левитане, который сейчас главным диктором СССР стал, но до сих пор, наверное, сожалеет, что не всегда на уроках внимателен был. Так что учитесь, деточки!»
Услышав про Людмилу Евгеньевну, Левитан вдруг словно бы непроницаемую маску с лица сбросил и чисто по-житейски воскликнул:
- О-о! Ужасная женщина. Я же её и сейчас, словно школьник, боюсь. Порою читаю какой-нибудь сложный текст и невольно воображаю, что она перед репродуктором сидит и каждую мою оговорку фиксирует. Ведь до сих же пор она иногда мне пишет: «Юрочка! Неужели тебе не стыдно? Не позорь моих седин!..» И я ведь стараюсь – слушаюсь ее, извиняюсь за «ляпы». Это удивительнейший, высочайшей культуры и нравственности человек. Очень многим, чего я достиг, я именно ей обязан…
И к удивлению всех находившихся в радиостудии, мы с Юрием Борисовичем начали вспоминать известные лишь нам обоим моменты.
- Ведь я в детстве, когда в школе учился, ничем особенным не отличался, - сказал он. - Больше того, Людмила Евгеньевна частенько меня за шалопайство отчитывала. Хотя, как я потом понял, видимо, чем-то всё-таки меня выделяла: не прощала того, на что у других ребят внимания не обращала. А среди мальчишек я выделялся только одним. Если нужно было кого-нибудь позвать на той стороне Клязьмы, мне говорили: «Юра, а ну-ка крикни!»
Я вспомнил, как Людмила Евгеньевна делала нам, студентам, особенно поступившим в институт из деревень, замечания: «Ну, вы на «о» прямо-таки воротите. Отец Онуфрий пОзавидует! Но следите за собой: всё можно исправить. Вон Юрочка Левитан не меньше вашего окал, а стал образцом для всех радиослушателей страны».
Юрий Борисович подхватил:
- Оканье для меня главной проблемой было, когда я в Москве стажёром на радиостудию поступил. Поначалу я букву «о» на «а» заменял даже там, где этого и не требовалось…
Каюсь, я в этот момент чуть ли не со злорадством подумал: «А ведь, Юрий Борисович, вас Людмила Евгеньевна не зря отчитывает! Ошибочку допустили: не буквы вы заменяли, а звуки». Так долго и думал – до тех пор, пока года два-три назад не посмотрел телефильм «Наедине со всей страной. Юрий Левитан». Там рассказывалось, как Левитан, готовясь к эфиру, не только в первые годы работы, но и позднее вносил пометки карандашом в дикторский текст: чтобы обратить внимание на произношение таких-то букв, дабы не допустить «ляпа».
Что же касается «ляпов», за которые его стыдила строгая учительница… Известен такой курьёзный, но поучительный пример роли высокого авторитета. Однажды, зачитывая очередное сообщение, Юрий Борисович действительно оговорился: произнёс не «салЮтовать», как тогда было принято, а «салютовАть». Это с тех пор и стало нормой: «Ведь так Левитан сказал!»…
Наш разговор в редакции тогда неожиданно затянулся, хотя Юрий Борисович уже было брался за ручку двери, чтобы уйти. Воспоминания о строгой учительнице его явно растрогали. Но к реальной действительности его вернул вопрос Пухова, заданный с явным желанием сгладить свою неловкость льстивым напоминанием:
- А правда, что Сталин на вопрос, когда война кончится, отвечал: «Когда товарищ Левитан об этом объявит!»?
Видимо, эта «легенда» гостю давно надоела, поэтому он словно бы ничего не услышал и снова стал пожимать всем руку.
- Был рад с вами поговорить и даже кое-что вспомнить.
Мне же воспоминаний о той неожиданной встречи осталось… Причём, самых поучительных: подлинное величие человека – и в его простоте.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции
