В докладе к 17 сессии «земского собрания губернской управы за 1882 год» читаем:
Или вот год 1872 от Рождества Христова:
Что и сказать: миленький составчик.
Впрочем, тюремное отделение губернской канцелярии в том году было не хуже:
Эх, жили же люди...
А вообще, если поискать в дореволюционных изданиях упоминания о нашем городе, то, пожалуй, проще всего обнаружить таковые «Русской старине». На его страницах замечательный журналист и знаток быта и житья прошлых лет Михаил Иванович Пыляев регулярно публиковал заметки о старых (на тот момент) и полузабытых сумасбродных губернаторах всей империи. Так что Владимир отметился в его сочинениях преизрядно - адмиралов у нас было не густо (акватория маловата), а вот самодуров как-то хватало во все времена. Видимо, неизбежная компенсация и противовес героям Шипки и Танеевским сочинениям. Природа не терпит пустоты. А потому такая вот странная форма пассионарности. Должна же быть? Распишитесь.
Облик губернского дореволюционного города Владимир сохранял очень долго, пожалуй, до 1960-х годов. Посмотрите на Суздаль. Это и есть законсервированный Владимир.
Так что можно вспомнить о нашем «Ай сердце Владимир»? Так уж и нечего? Пожалуй, что и найдется чего.
Город, небольшой и сегодня, тогда был просто комнатный, карманный, как путеводитель, написанный впопыхах. Городской застройкой считалась площадь от Буревестника до Химзавода. Все остальное «Поле дикое и провинция серая».
На выходе из города знаменитая этапная «Владимирка» была обозначена большими пучками берез. Это делалось из соображений практических, а совсем не для красоты. Белые стволы деревьев были хорошо различимы даже ночью и в ненастье. Так что сбиться с дороги становилось сложнее - выгода немалая при отсутствии освещения и снегоуборщиков. Такие аллейки шли от самого Петербурга и до острогов Сибири. Способ удлинения трафика. Особенности логистики той эпохи.
Боголюбово было одним сплошным монастырем. Села Доброе и Красное городом не считались совсем.
В будни горожане пейзан игнорировали, а в праздники селяне и городские добровольно волтузили друг друга во время кулачных боев - такая уж была народная забава.
Из Красного и Доброго во Владимир было принято ездить на заработки - устраивались трактирными половыми или сапожниками. А вот Судогда, например, поставляла кузнецов, отменно и споро ковавших серпы да косы - везде была своя специализация. Из Масленок и Новгородцева старались нанимать прислугу.
Плотники были и свои. Хотя предпочитали зазывать на подряды «косопузых» костромичей - там плотницкое дело издревле поставлено на уровне виртуозного мастерства. Печники же работали владимирские, местные. Хотя изразцы нашего изготовления ценились мало (были и такие) - больше Москва, Кинешма и Ярославль.
Молодцы, отработавшие во Владимире некоторый срок, считались состоятельными мужчинами и могли жениться. Жениться норовили на девках из своего села. Приезжая свататься, заранее приобретали часы, чью цепочку старательно драпировали на пузе - такой вот статусный маркер.
Почему-то шиком среди таких пижонов, вкусивших городской цивилизации, считалось здороваться с деревенскими особой фразой «Здрассте-пожалуйста». О такой форме приветствия вспоминали многие старики. Затрудняюсь сказать, с чем это связано. Но так было.
Такое положение вещей с четким разделением город-село сохранялось до 1931 года, до самой постройки Химзавода. Работать на него ходили как из города, так и красносельские жители, так что эту дату и можно считать датой фактического объединения сел Красное и Доброе с городом. Во всяком случае, ментальный спай произошел именно тогда.
Тут стоит вспомнить, как села славились своей вишней. По слухам, красносельский и добросельский сорта произвели фурор на первых советских сельскохозяйственных выставках. И вроде как даже привлекли внимание адептов мичуринского движения, к которому, надо заметить, сам Мичурин никакого отношения не имел - мичуринское движение выдумал академик Лысенко. А потому большинство последующих гибридов и сортов с довесками в названиях красносельские-добросельские попросту выродились со временем. Они оказались дутыми, как и большинство достижений советской фундаментальной пропаганды. Сами же лысенковцы придумали оправдать такой конфуз уникальным составом почв Красного и Доброго. Так или иначе, но пик славы владимирской вишни остался в прошлом. Но вообще, округа Владимира славилась огородниками, как ныне упомянутый уже Суздаль.
За Химзаводом начинался пригород Владимира. Как и положено добропорядочному губернскому поселению, тут соседствовали больница, кладбище, тюрьма и богадельня, которые так и остались на своих местах и даже не сменили своей специализации. Ну, только вот богадельня успела побывать руиной, после чего перешла в разряд коммерческой недвижимости. Прочее осталось в прежних берегах.
В районе памятника Фрунзе была болотина, грязюка и речка. Речка теперь - в коллекторе, грязюка - в асфальте, болотина - в овраге. Тут же стояла партия доходных домов купца Андреева, потомки которого и ныне обитают во Владимире. Последний доходный дом купца, кстати, сгорел при непонятных обстоятельствах не так уж и давно - но то специфика уже нашего века.
Лыбедь, протекавшая по оврагу, не замерзала зимой. Этим пользовались домохозяйки - полоскали в ней белье. Для иных нужд реку не использовали. В ней даже не купались - уж больно быстра и мелка она была уже тогда.
Город отапливался дровами и углем, а потому сажи на уличных просторах оседало преизрядно. Хлопот добавляла и проходящая рядом железная дорога, чья паровозная тяга озона не добавляла. Поэтому вплоть до 1970 годов любая контора, связанная с воздушными линиями электропередач - телефон, телеграф, электростанции, железнодорожники - имела в своем штате специальных людей, регулярно очищавших фарфоровые изоляторы от сажи, являвшейся хорошим проводником - чистый углерод, не хуже графита. У каждого из них был свой участок, по которому они ходили кругами с монтерскими когтями и пучком ветоши.
Кстати, вопреки расхожему мнению, паровозные гудки были редки - паровозам было запрещено подавать голос в черте города. Уж больно зычный был тот голосок. Даже не все современные пароходы могут похвастать такой глоткой, не говоря уж о современных локомотивах. Просто пар на паровозный свисток подавался рабочим давлением 13-14 атмосфер. Отсюда и невообразимая сегодня силища их дудки.
Транспорта особого тогда не было, так что ходили пешком. И махать ежедневно от Ямской слободы до того же ВХЗ или патефонного завода считалось вполне обыденным делом. Но основные рабочие места до революции все же были в центре - многие стремились найти работу в каком-нибудь постоялом дворе или трактире, благо, в центре их было превеликое множество. Здание самого зажиточного цело и ныне - это «Дом колхозника». Рядышком ютился и единственный в городе бордель. На его месте теперь торговый центр.
Недалеко стояла и наиболее модная ресторация. В ее интерьерах при советской власти беспризорников обучали сапожному ремеслу. Потом были совконторы, собес и даже редакции газет.
Архитектурно центр многому обязан расцвету модерна - его тонкие литые чугунные колонны и дутые окна дверей прослеживаются и сегодня до самых Золотых.
Левее Шалопаевки район не считался престижным. Ниже Георгиевской уж очень много горок - ножкам изъян и лошадки устают. Потому дворяне в массе проживали, как несложно догадаться, на Дворянской и около. А купчики обживали район Воровского (улицы и поселка) да тяготели к Никольским и Никитской улицам - к торговым рядам и общепиту поближе. Хотя совсем уж богатые вообще уезжали из города и скупали усадьбы обедневших дворянских родов - вспомним пьесы Чехова и усадьбу князей Грузинских в Пенкино.
Пойма больше использовалась как пастбище - владимирцы содержали стада не меньше фермерских хозяйств. А в сталинские времена в пойме располагался учебный аэродром, на котором ютилась парочка поликарповских У-2. Пацаны из аэроклуба сами бегали охранять по очереди эти самолетики и укрепляли их на стоянке колышками во время ветра. Парашютной вышкой, кстати, служила колокольня Успенского собора. Но вернемся к более ранним временам.
Мещане позажиточней облюбовали нынешние Садовую, Демьяна Бедного и просторы, что ближе к Тюремному замку. Там и сегодня можно разглядеть остатки яблоневых частных садов, воспоминания о которых сохранили многие путешественники того времени. Владимирцы обожали копаться в земле и хвастать урожаем. Своего рода спорт, сошедший на нет после завоеваний революции.
Вообще, наш Владимир не был ни университетским, ни промышленным центром. Он жил военными училищами и семинарией. Да вот гимназии, говорят, были весьма недурны — учить своих детей дворяне привозили даже из Шуи и подобной дали, хотя там и свои заведения имелись — тому наглядный пример поэта Бальмонта. Хотя почитаешь его стихи... Может, и так себе гимназии были.
Я слышал от многих старожилов (среди них были университетский преподаватель философии Дудкин Игорь Иванович и одноклассники Левитана, например), что в первой школе у Золотых, бывшей некогда женской гимназией, преподавательский состав во многом остался со времен доисторического материализма. И учителя эти были очень сильны в своем деле. Чаще всего вспоминали чопорную француженку с неизменной прямой спиной и золотым кулончиком на тонкой цепочке поверх темной кокетки платья. Ее боялись и уважали все ученики. Хотя и прозвали почему-то Сochon - француженка отличалась преизрядной худобой и совсем не соответствовала такому прозвищу.
Помимо гимназий было несколько училищ. Кстати, их интерьеры, кажущиеся нам сегодня эталоном вкуса и имперского шика, были, по сути, типовой застройкой. Предположим, здание филфака и музпеда имеет на территории России несколько близнецов, сохранивших старинного интерьерного лоска, пожалуй, поболе нашего.
Вот Авиамеханический техникум известен не только комиссаром «Авроры», но и весьма интересной системой отопления. Его классы и мастерские отапливались печами Амосова - практически полным аналогом воздушной системы отопления Зимнего дворца в тогдашней метрополии. Не знаю как сейчас, а громадные печи в подвалах техникума пару-тройку десятков лет назад были еще живы.
Военные городки так и стояли на месте сегодняшних военных городков. Только разве между гарнизонами пестрела не городская застройка, а мешанина из шлагбаумов, пустырей и площадок для фрунтовой шагистики. Иногда их разнообразили овраги, часть из которых жива и ныне. Тут же стремились селиться и офицеры - к работе поближе, воздух почище, денщик порасторопней - сменить проще.
Город заканчивался Ямской слободой, где обитали крестьяне, занимавшиеся извозом, церквушкой и очередным кладбищем. Дальше шел пыльный большак на Москву, тоже заботливо обсаженный с двух сторон пунктиром берез. Этим штрихом замыкалась городская композиция.